Побег (Кантор) - страница 102

Однажды мы с Ванькой возвращались с хлебом домой. В котомке была одна буханка с двумя довесками. Один довесок был величиной в два спичечных коробка. Ванька предложил съесть его, но я запротестовал. Ванька уверял меня, что никто не узнает, если мы сами не скажем. Я был против. Я не мог себе представить, как мы можем обмануть остальных. Ванька выругался и съел этот кусочек. Я был потрясен! Я ничего не сказал ни ему, ни дома, но после этого мне расхотелось с ним разговаривать. Та близость, что возникла между нами со времени моей болезни прошлой зимой, исчезла и так никогда и не возобновилась.

НИЖНИЕ КИНЕРКИ

В конце января у меня сильно заболели ухо и горло. Пришел врач и, посветив мне фонариком в уши и рот, прописал какие-то капли. Мать бегала по всему Калтану, но нужного лекарства не нашла.

Мне прикладывали к уху и горлу горячие мешочки с солью, парили над чугунком с горячим отваром какой-то травы, закрыв одеялом, и поили этим же отваром, но стреляющая боль в ухе и боль в горле, из-за чего трудно было есть, продолжались довольно долго, пока не прорвало нарыв в ухе. Всё это время за мной ухаживали по очереди Аня, Валя и Ванька.

У Ваньки к этому времени валенки износились так, что починить их было невозможно, и теперь в очередях за хлебом стояли только Аня и Валя. В магазинах никакой обуви не было, но отцу удалось найти галоши, к которым он пришил обрезанные голенища от Ванькиных валенок, и тот снова отстаивал в очереди по утрам.

В конце февраля неожиданно приехал Петя в военной форме с погонами сержанта и в голубоватой авиационной шинели. Он пробыл у нас несколько дней, но мне с ним так и не удалось поговорить. Говорил он только с отцом и матерью, а нам, малышам, уделял мало внимания. Я так хотел продекламировать ему стихи, которые знал наизусть, но случая для этого не представилось.

Все разговоры за столом шли о трудностях нашей жизни. Отец решил, что нужно переезжать в деревню, так как с таким маленьким огородом нам не прожить, а дополнительные участки выделяют только за несколько километров от нас. Даже если и посадишь что-то, летом без присмотра всё украдут. Петя же считал, что надо оставаться на этой стройке, важной для страны, где со временем всё устроится; кроме того, он посоветовал отцу вступить в партию. Я тогда не понял, о какой партии шла речь. Петя уехал, даже не попрощавшись с нами, малышами.

В начале марта, когда солнце уже припекало так, что можно было снять ватник, отец ушел и отсутствовал несколько дней, а когда вернулся, сообщил, что нашел дом с большим огородом в деревне Нижние Кинерки, в пятнадцати километрах от Калтана, где ему предложили работу пилоправа на тамошнем участке леспромхоза ГРЭС. Там на лесозаготовках работали расконвоированные сибулонцы и вольные. Сибулонцами в наших краях называли заключенных. Это слово происходило от названия «Сибирское Управление Лагерями Особого Назначения». Слово «зеки» у нас в то время не употреблялось.