Рука сама поднимала оружие. А в голове кружилась, жила мысль, что это гудение сейчас закончится. Он стал рассматривать все буквы на затворе, которые видел уже тысячу раз. Стал перечитывать их. Зачем? Оттягивал время. Он знал, что ему придётся заглянуть в чёрную дыру ствола. Да, но по-другому этот шум в голове, уже превращающийся в непрерывный гул, не остановить. От него он начинал уже, кажется задыхаться. Чтобы стало хоть чуть получше, он нащупал баллон, давил и давил на клапан. Но хладоген уже не спасал, зато всё мог решить пистолет.
И его уже не волновали павшие товарищи, которых он сам убил. Судьба у них такая. И Юра, ещё живой, что без него бы не выжил.
Он может и с ним не выживет. И жена, Бог с ней, авось на неё полстаницы засматривается, без мужа не останется. И детей общество поднимет, в сиротстве не оставит. Он уже не знал, что могло его остановить. Не знал, что ещё отстрочит дело, всё вроде перебрал. Какая причина. И буквы все на пистолете прочёл. И звон в ушах стал уже тяжким, низким рёвом. Всё, сил у него больше не было. И когда рука сама стала разворачивать к нему, к его лицу, чёрную и бездонную дыру ствола, вдруг само собой всплыло дельце, о котором он позабыл. Точно, он же собирался сходить на дело с Савченко. Савченко обещал ему излечить его младшую. Его младшую. Всех остальных детей общество вырастит, а с Наталкой как же? Ни общество, ни мать, ни деды с бабками, ни врачи от грибка её не излечат. Не излечат. Никто не излечит. Только батька. Только он. Саблин разворачивает ствол пистолета в землю, и один за другим выстреливает все шесть патрон. Все до конца. До железки, чтобы соблазна не было. И кидает разряженный пистолет рядом с разряженным ружьём.
В голове всё ещё гудит. Аким не видит как удивительная тварь с длинной головой и ногами как у саранчи, прижавшаяся к земле в двадцати метрах от него, внимательно следит за ним. После того, как Саблин откинул пистолет, он подпрыгивает на месте, и своими передними лапами начинает быстро гладить свою голову, словно причёсывается. Кажется существо раздражено.
А Саблин закрывает глаза, которые невыносимо ломит. И просто ложится на землю. Ему нужно пару минут, пару минут, чтобы собраться с силами.
Двести метров, юго-юго-запад, хлопают две мины восемьдесят два миллиметра. Мелочь. Далеко. Пристрелочные? На всякий случай взвод привычно рассредоточивается, залегает. У всех вопрос: нам кидали? Казаки ждут.
Еще две падают: двести пятьдесят на юго-запад. Значит, бьют неприцельно, наобум. Встали, пошли. Как всегда, противоминной цепью. Шаг в шаг, по уставу, семь метров дистанция.