А Саблина мутит, он не может гадать вечно, вскидывает ружьё — стреляет:
Ба-а-ах-х…
Дым отползает, оно сидит там же, он стреляет из второго ствола:
Ба-а-ах-х…
Дым уносит ветерок.
Теперь его там нет.
— Да будь ты проклят, — шепчет Аким, опять заряжая ружьё.
В патронташе осталось мало патронов. Нужно заканчивать это дело. Теперь он решает подойти к ней как можно ближе. И он, тяжело переставляя ноги, двигается к существу.
А оно ждать не собирается. Склонив свою странную, длинную голову набок, оно смотрит на него теперь, вроде как с укором. Потом поворачивается, медленно уходит и лезет в рогоз, раздвигая его лапами.
Саблин стреляет ему вдогонку. Он не может промахнуться, не может, он видит уродливые острые лопатки этой твари, видит похожую на длинную тыкву голову, на брюхо с переливающейся в нем жидкостью, свисающее между мерзких, как у насекомого ног.
Он стреляет дуплетом, прямо промеж лопаток этой твари.
Прямо промеж лопаток.
Ба-а-ах-х…
Дым рассеялся, в рогозе новая заметная просека. Но и намёка на то, что Саблин попал нет. Ни рваных кусков шкуры, ни ломаных длинных мослов, ни жижи из этого отвратного пуза. Ничего.
Он роняет ружьё. Роняет патронташ.
Стоять ему трудно, он медленно садится на землю.
Всё бестолку. Всё впустую. У него нет больше сил. А в голове всё гудит и гудит. Господи, да как же это прекратить?
Краем глаза он видит, что что-то движется совсем рядом. Но Саблин даже не хочет на это взглянуть. Чёрт с ним, пусть движется. Даже если движется к нему. К нему. Машинально, не думая о том, он вытягивает из кобуры пистолет. Снимает его с предохранителя.
Но головы не поднимает. Просто сидит. Он очень устал от шума, от этого изводящего гудения в голове, от волн, что идут по хребту вверх. От жары, от этой ловкой твари, в которую он так и не смог попасть, хотя старался.
Наверное, это самый плохой день в его жизни. Его друг в коме. И может не доехать до врачей. Его лодка утонула. А ещё, сегодня, он убил трёх своих сослуживцев. Братов-казаков. И он не знал, что сказать их родным. Совсем не знал. И всё-таки, его выматывало это гудение. Эти волны. Он больше не мог уже это всё выносить. И это можно было прекратить. Просто нужно было поднять пистолет и… И заглянуть в чёрную дыру ствола. Просто глянуть в неё. Даже усилий прилагать не было нужды.
Солнце, белое солнце на небе. Сорок восемь градусов. В костюме — тридцать четыре. Жарко. Мимо пролетела большая и мерзкая стрекоза. Он её не слышал, у него стоит проклятый звон в ушах.
Как от контузии. Хочется пить, но для этого нужно встать, идти, найти канистру. На всё это нет сил. Нет сил.