Шутку Алексеев оценил. Драматический тенор Алчевский начал карьеру в один день и в одном спектакле с Шаляпиным, неугодным здешним ценителям вокала: Алчевский пел Фауста, Шаляпин – Мефистофеля.
– Васенька! – в окрике зазвенел металл.
– Вер-р-роника! – граф со значением воздел палец к небесам. – Бр-ранится!
Имя жены, урождённой княжны Репниной, он произносил, отчаянно грассируя и гримасничая всем лицом, ибо был у супруги под башмаком. Женщина властная, суровая, временами бестактная до грубости, графиня слыла единственным в мире человеком, способным прервать бесконечный монолог Капниста. Звали графиню, кстати, не Вероникой, а Варварой, что не останавливало графа в его вопле души: «Вер-р-роника!» Имя «Варвара» содержало в себе даже больше грохочущего «р-р», но граф оставался верен себе в оригинальности поведения.
– Всё хорошо, Варвара Васильевна! – крикнул Алексеев графине, ждавшей мужа в закрытом экипаже, запряжённом парой гнедых коней. Езды от Коммерческого клуба до Благовещенской, где жили Капнисты, было минут семь, едва ли дольше, чем пешком, но графиня скорее бы поехала по улицам верхом, голая, как леди Годива, чем пошла бы своими ногами. – Мы с Василием Алексеевичем превосходно беседуем!
– Разумеется, – фыркнула Варвара-Вероника. – Он вас до смерти забеседует и глазом не моргнёт. Васенька, я замёрзла! Я требую немедленно ехать…
Из театра вышла женщина в широком салопе на меху. Она застегивалась на ходу, и было видно, что под салопом на ней надет жакет из тёмной шерстяной ткани. Поклонившись сперва графине, а потом Капнисту – именно в таком порядке! – женщина быстрым шагом миновала афишную тумбу и свернула к Университетскому саду.
– Кто это? – задохнулся Алексеев. – Василий Алексеевич, вы её знаете?
Он узнал незнакомку. Это она приносила газеты в контору Янсона. Это она рыдала над могилой Кадминой и плевала на могилу Заикиной. Точно, она, никаких сомнений… Что она здесь делает? Почему вышла навстречу? В последние дни Алексеев боялся случайных совпадений, боялся со всем суеверием артиста и всей осторожностью фабриканта, зная, что случай – второе имя закономерности. Если всему остальному он в силах был сказать, нет, выкрикнуть в лицо бесстрашное «не верю!», то перед этим монстром язык леденел, и Алексеев лишался дара речи.
– Не имею чести, – отмахнулся граф. – Шаляпин им пустой фат!
– Я знаю, – перебила мужа графиня. – Радченко Любовь Павловна, модистка. Шьёт на заказ. Золотые руки! Я шила у неё платье в стиле «reform», из крепдешина. Знаете, такое свободное, в духе японского кимоно. Мне совершенно противопоказаны корсеты, у меня от них головокружение…