[57] и в искусстве, и в истории. Настойчивых дам не остановило даже то, что работа летуньям выпала нелёгкая: они поддерживали балконы верхнего яруса. Лепка, барельефы, золочение, бархат…
Сам из купцов, Алексеев иногда задумывался: смог бы он при всём своём капитале стать пайщиком такого театра? А главное, захотел бы? Ну, тысяч десять-пятнадцать вложил бы. Так ведь не взяли бы, в лицо бы рассмеялись нищеброду.
– Позор! Нет, я решительно этого не снесу!
– Васенька!
– Нет, не снесу!
– Васенька, изволь оставить молодого Алексеева в покое!
У рекламной тумбы, не обращая внимания на пафос ситуации, трудился расклейщик. Грязным клеем он мазал крест-накрест афишу, висевшую на тумбе, желая приклеить поверх объявление об отмене концерта.
Алексеев пригляделся:
«Оперный театръ Коммерческаго клуба… при участiи солиста Его Величества Н. Н. Фигнера… артистов Императорской петербургской оперы Ф. И. Шаляпина…»
– Шаляпин им молодѐнек, а? Шаляпин им никто!
За пуговицу Алексеева держал граф Капнист, предводитель губернского дворянства. Человек добрейший и милейший, кавалер пяти орденов, всеобщий любимец, граф тем не менее слыл большим оригиналом, и по заслугам. Жил он в собственном доме на Благовещенской, приёмов не устраивал, а если сам выбирался в свет, то дело неизменно заканчивалось большой потехой для собравшихся.
В типографии Варшавчика готовилась к печати книга за авторством Капниста, под кратким, а главное, ясным названием: «Мнение губернского предводителя дворянства графа В. А. Капниста по вопросам, предложенным высочайше учрежденным Совещанием по делам дворянского сословия». Граф уверял, что книгу ждёт судьба превыше «Войны и мира» – нашумевшего романа за авторством другого графа, не столь великого, как Капнист.
– Шаляпиным они брезгуют! – бушевал граф. – Нет, вы подумайте!
– Не раскупили билеты? – догадался Алексеев.
Будь он антрепренёром, побоялся бы везти молодого Фёдора Шаляпина – восходящую звезду оперы – на гастроли. Статист в Казани, хорист оперетты в Уфе, студент-вокалист в Тифлисе, скитавшийся в захолустье Шаляпин заполучил выигрышный билет, перебравшись в Санкт-Петербург, но в последние два года пел редко и в мало подходящих для него партиях. Алексеев слыхал, что следующей станцией на пути Шаляпина стала Москва – «Частная русская опера» Мамонтова. Впрочем, если Шаляпину и светило обрести известность, это было дело грядущих дней.
Вывозить такого на гастроли в губернский город Х, избалованный премьерами и примадоннами самого высокого полёта – колоссальный риск.
– Какое там! Трети не взяли! Четверти! Десятой части!!! Алчевского им подавай! Фауста – да, Мефистофеля – ни за какие коврижки! Тугоухие! Бездельники!