От старухи тянуло могильным холодом.
Это морок, со спокойствием безумца отметил Клёст. Наваждение. Результат напряжения последних дней. Надо моргнуть, встряхнуться. Он встряхнулся и моргнул: раз, другой. Третий. Старуха пялилась на него пустыми бельмами глаз без зрачков, куталась в шаль табачного дыма. Кажется, Мишины действия её забавляли. Дрожащей рукой Миша перекрестился. Спичка всё ещё горела, хотя давно должна была погаснуть. От крестного знамения мертвя̀чка вздрогнула, дым заполнил всё пространство внутри дилижанса, подёрнулся рябью, как пруд под дождём, и из тьмы проступили лица остальных попутчиков.
Лица?! Дьявольские личины, бесовские хари!
Вот мёртвый кассир старательно зачёсывает волосы на пробор – и дальше, на затылок, силясь прикрыть рваную дыру, через которую пуля вынесла его мозги. На губах стынет кровавая пена.
Вот долговязый шпанюк из тех, кого Клёст брал на ограбление Волжско-Камского. Скалится двумя ртами: кривой частокол гнилых зубов, и под ним – широченная багровая ухмылка. Горло перерезано от уха до уха.
Вот…
И тут он разглядел отца. Спичка давно погасла, но Миша всё видел, различал в зыбком тумане, словно смотрел в речную воду, изучая суету мальков на дне. Отец сидел на дальнем конце скамейки, привалясь плечом к противоположной двери. Он зеркально копировал позу сына. Выходной сюртук из бежевого казинета[36], красный галстук в крупный белый горох, шляпа – как в тот прокля̀тый день, когда жизнь Миши разломило на две неравные половинки.
Вспоминать Клёст не хотел. Но трёхглазый взгляд отца поймал его и не отпустил. Два светло-голубых глаза блестели слюдой, третий же – аккуратное пулевое отверстия во лбу – распахнулся чёрной воронкой, и Миша рухнул в ледяную память, как в стылую ноябрьскую Неву.
* * *
«Динь-дилень, добрый день!» – звякнул колокольчик на двери.
– Здравствуйте, – отец первым вошёл в ювелирный магазин. – Мы бы хотели подобрать брошь: не слишком дорогую, но изящную.
Он сказал: «мы»! И украдкой подмигнул сыну. Ну да, Миша вчера сдал последний экзамен и перешёл в седьмой. Выпускной класс гимназии – считай, взрослый человек! Миша одёрнул серую шинель, поправил фуражку – так, что лакированный козырёк задрался к небесам, а серебряный значок с номером учебного заведения сверкнул лихой искрой – шагнул ближе, встал рядом с отцом.
– Вам для жены? Для дочери?
– Для жены. У неё на днях именины.
– Тогда позвольте вам порекомендовать…
Миша прикипел взглядом к серебряной розе с аметистом в центре. Тончайшее кружево лепестков – как живые! А камень в точности под цвет маминых глаз.