Аленцова честно рассказала мужу все об их отношениях с Канашовым, стараясь не утаивать ничего. Рассказала о Бурунове и о своем начальнике — главном враче Корсакове. Когда она ему «каялась в грехах», как в шутку сказал он ей, Сашу интересовал только один вопрос: сожительствовала она или нет? Ее коробило от этих вопросов, но раз уж она пошла на откровенность, то честно говорила обо всем. С Канашовым она не сожительствовала. Что касается остальных, то, кроме хороших дружеских отношений, у нее с ними ничего не было.
Рассказывая обо всем, что интересовало его, она мучительно переживала, краснела, как девушка, и задавала себе один вопрос: «А надо ли мне об этом ему говорить? Какое это имеет отношение к новой для нас, так хорошо начавшейся жизни, без подозрений, обвинений, ревности? Саша пережил столько за войну, искалечен, едва с трудом вернулся к жизни». Она была на фронте и тоже дважды тяжело ранена. Оба плакали, когда она рассказывала о гибели детей в первые дни войны. И, спрашивая себя сотни раз, мучаясь и стыдясь, стыдясь и сомневаясь, правильно ли она сделала и имела ли она право на любовь к Канашову, она все же решила быть искренней и честно рассказать все, как было. Он слушал ее с напряженным вниманием, вытирая с лица выступивший пот. Она видела, что он не верит ни тому, что она рассказывает о прошлом, ни тому, что происходит в их жизни в настоящем. «Зачем, зачем я говорю ему все это?» Но, пересиливая и переубеждая себя, отвечала на все его вопросы. Они были и унизительными, и пошлыми, с холодком недоверия и подозрительности, звучали как официальные, судебные. Будто это шел разговор не в семье, а на допросе. Он сказал подчеркнуто резко, зло кривя губы: «Не верю. Впрочем, какое это имеет значение».
Ее больно кольнуло в сердце. Но когда он к тому же добавил, щурясь презрительно: «Знаю я тебя, ангела», у нее потемнело в глазах, будто он ударил ее по лицу, наотмашь, больно, а главное — обидно, ни за что. Она заплакала, встала и собралась уходить. Он удержал ее. Стал целовать, просить прошения. И клялся, что больше никогда не вспомнит о прошлом, никогда ни о чем не будет спрашивать.
— На этом поставили крест, Ниночка, родная ты моя! Забудем и начнем жизнь сначала. Будем считать, что мы с тобой только встретились и вот поженились. У нас будут дети. Кончится война, поедем ко мне на родину. Я хочу быть лесником. Выучусь, построим себе домик. И будем жить-поживать и добра наживать. Как в сказке.
Ей хотелось возразить против многих обывательских его желаний. И жизнь свою она не представляла счастливой только в мещанском уюте. Но чему возражать, когда идет война и все так неопределенно. И снова семейная жизнь их потекла спокойно. Он провожал и встречал ее, целовал и ласкал. На первую получку накупил аляповатых, безвкусных платьев, модные туфли. Но, чтобы не обижать его, она благодарила и поспешила переделать все у портнихи.