— Немцы ведут артподготовку на нашем участке. Видишь, прихватило меня. — Отряхивался он, вытирая лицо платком. — Почти рядом разорвалась бомба. — Из правого уха его текла кровь. По блиндажу, как град по крыше, глухо стучали осколки, скрипели и разлетались во все стороны бревна накатника, и весь блиндаж трясло, как при землетрясении.
Бурунов вызвал радиста и приказал соединить его с командующим. Он не отвечал. Комдив приказал соединить его с командиром полка Коломыченко.
— Товарищ «сотый», — докладывал Коломыченко, — перед фронтом моего полка вижу до тридцати танков с пехотой. Правый сосед вступил в огневой бой с немцами. Идут, как на параде, во весь рост.
— Где ваши противотанковые батареи?
— Я их в овраге спрятал. Дал команду выдвигаться на прямую наводку.
— Докладывайте непрерывно обо всех изменениях обстановки, товарищ «тридцатый», — потребовал Бурунов. — Я буду на своем наблюдательном.
Комдив потребовал связать его с командующим армией. Вскоре он услышал его грубоватый, будто простуженный голос.
— Жив, «сотый»? А я уже потерял надежду. Докладывай.
Бурунов доложил ему то, что знал из доклада Коломыченко.
— А как остальные полки? Какие о них сведения?
— Никаких, товарищ генерал. Пытаюсь установить связь. Прошу вашего распоряжения дать залп «катюш» по прорвавшимся танкам на участке Коломыченко.
К нему подошел Саранцев. В двери стучали ломы и лопаты.
— Пойдем, кажется, откопали нас.
Они вышли из блиндажа.
Неподалеку от наблюдательного пункта им повстречались два наших бронебойщика. Один из них, небольшого роста, с лукавой усмешкой, отрекомендовался Шашиным, другой, высокий, смуглый, худощавый, — Панковым.
— Ну как дела, хлопцы?— обратился Саранцев.
Шашин неизвестно для чего потрогал затвор противотанкового ружья и, усмехнувшись, сказал:
— А дел-то у нас, товарищ старший батальонный комиссар, пока нет. Безработники. Вон, — кивнул он головой в сторону приближающихся немецких танков, — подойдут поближе — начнем работу.
Он сказал это с таким поразительным спокойствием, что и Саранцев, и Бурунов удивились его хладнокровию.
— А не страшно? Гляди, их сколько, — спросил комиссар.
— Страшно-то оно страшно. Да должность наша такая солдатская. Кто же за нас эту работу делать будет?
Саранцев подумал: «Как люди привыкли к войне. Работой ее называют».
— Оно бы неплохо, товарищ комиссар, — сказал второй, — за такую вредную работу хотя бы лишний котелок каши с мясом давать, а то и положенное вот уж сутки не получаем.
— Ох и здоров ты жрать, Никифор, — сказал Шашин и подтолкнул напарника. — Гляди, а то из нас немцы кашу сделают.