Обнял, прижал к груди, чувствуя, как убыстряется ритм сердца. Вдохнул, чуть наклонив голову, запах волос. Задохнулся и, резко отстранив, жадно поцеловал в губы, понимая, что, если сейчас же этого не сделает, умрет на месте.
– Ну, и что это за метаморфоза? – спросил он через минуту, остановленный «на скаку» властной решительностью женщины.
– Ну, будет, будет! – сказала она, выскальзывая из его объятий, отступая от напора страсти, своей и Макса. – Не сейчас! Точно, точно тебе говорю: пока не поешь, сладкого не получишь!
Улыбка… а улыбки у Рашель выходили порой такие, что Кравцова только от них одних в жар бросало. Взгляд… Взгляды, впрочем, у нее получались ничуть не хуже. Вздох…
– Ох, господи! А еще красный командир и большевик!
– Командарм и член ЦК! – хохотнул он, начиная отходить от приступа страсти.
– Уже нет! – рассмеялась в ответ она. – Из ЦК тебя, мон шер, опять поперли и с округа сняли. Так что максимум бывший командарм и член ЦК.
– Ты такими вещами не шути, – усмехнулся в ответ Кравцов, оправляя рубаху под ремнем. – Люди, между прочим, в таких ситуациях самоубиваются выстрелом из нагана в висок… Или в рот, – добавил он, поразмыслив мгновение над технологией самоубийства и припомнив по ходу дела пару известных ему лично случаев.
– Ну да! – всплеснула она руками. Запястья у нее были тонкие, ладони узкие, пальцы – длинные. – Член Реввоенсовета, начальник Управления…
– Вот видишь, – Макс покачал головой и сел на стул. – А говорила, турнули, вышибли… Сама себе противоречишь!
Рашель смутилась и, чтобы не отвечать, принялась накладывать в тарелку винегрет – и когда она все успела? – и холодное мясо, нарезанное ломтями.
– Горчица, вот… – сказала, пододвигая к Максу горчичницу, которой у них еще сегодня утром не было и в помине.
Тогда Кравцов и задал свой вопрос.
– Ну, и что это за метаморфоза? – спросил он, беря в руки бутылку, на этикетке которой красовался легко узнаваемый шустовский колокол.
«Финьшампань[44] Отборный, – прочел Макс. – Однако!»
– Откуда все это великолепие? – уточнил он, обводя свободной рукой стол и комнату.
– Это ты еще нашей спальни не видел… Карельская береза, вот!
– Сегодня с утра, – Макс постарался, чтобы голос звучал ровно и рука, разливающая коньяк по рюмкам, не дрогнула ненароком, – у меня была партийная жена. Женщина красивая, можно сказать, фигуристая, но при том преданный идеалам революции боец. Кремень и сталь, одним словом. Краюха хлеба, селедка, самогон под махорочку, кожан и маузер. И вдруг! Я в недоумении, товарищ Кайдановская…
– Кравцова! – поправила его Рашель.