– Товарищ Кравцов!
– Тут я, – усмехнулся Макс Давыдович. – Входи, что ли!
– Да не, – откликнулся Шелихов. – Незачем. Только тут до вас товарищ инструктор из городского комитета…
«Кайдановская?! – вскинулся Кравцов. – Вот это да!»
– Где она? – он уже шел к двери.
– Я здесь.
Они едва не «поцеловались». То есть он шел быстро, а дверь возьми и откройся ему навстречу. А в проеме она. Глазищи огромные – светло-карие, золотистые, словно мед на солнце – кожа белая, тронутая веснушками на переносице и высоких скулах, и коса цвета осени, собранная короной на узкой, изящной, как у Нефертити, голове.
«Черт!»
– Рашель, – с трудом произнес он, чувствуя, как тяжко продирается голос через сухое, будто солончаки, горло. – Товарищ Кайдановская…
– Макс Давыдович… – она не отстранилась, только чуть запрокинула голову, глядя на него снизу-вверх. – А я вот…
Румянец вспыхнул на скулах, и краска стремительно потекла вниз по щекам, по узкой кости нижней челюсти, на шею и дальше – под высокий ворот темного платья.
– Да что же мы стоим так!
На самом деле так бы и стоял. И даже еще ближе. Или вовсе обнял. Но не в этой жизни. Не здесь, не сейчас.
«Когда? Где?»
– Проходите, пожалуйста, – сказал он то, что полагалось сказать, и отступил, освобождая путь.
– Да… Спасибо!
Наваждение кончилось, жизнь возвращалась в привычное русло.
«Солнечный удар».
Она прошла в комнату, огляделась рассеянно.
– Вас и не узнать теперь…
Прозвучало странно. Он к ней в горком заезжал то и дело. Находил повод и заходил. Последний раз – дней десять назад. Так что видела она его уже одетым по форме и при орденах.
– А вот вас трудно не узнать, – улыбнулся он.
Скованность – вообще-то совершенно не свойственная Кравцову в отношениях с женщинами – проходила. Возвращались уверенность в себе и иронично-холодный взгляд на «объективную реальность, данную нам в ощущениях» и называемую отчего-то жизнью.
– Чем обязан?
Нужно ли было брать этот тон? Но сделанного не воротишь. Спросил. А в ответ…
– Я, собственно, попрощаться зашла, – сказала женщина, обливая Кравцова темным золотом своего взгляда. – Я уезжаю…
– Как?! – Кравцов не верил своим ушам. – Как это уезжаете? Зачем?.. Куда? – спохватился он. – Когда?
– Сегодня, – ответила Кайдановская. – В Москву. ЦК прислал путевку… В Коммунистический университет.
«ЦК… Университет… Глупость какая!»
Но глупость или нет, а по факту получалось, что Кайдановская уезжает. И это оказалось лучшим поводом, чтобы понять простую вещь: она ему не безразлична. И более того: он, кажется, снова был влюблен.
«Возможно? – удивился Кравцов своей неожиданной застенчивости. – Не возможно, а наверняка. И я ей тоже… не безразличен. Иначе бы не пришла».