– Я поручаю тебя Горацио. Он будет верным другом и позаботится о тебе, – прошептала королева.
Я не пыталась объяснить ей, что уезжаю одна. Мне очень хотелось заговорить, но я находила в себе лишь несколько жалких слов благодарности и любви, поэтому я их не произнесла.
– Мои чувства… лежат слишком глубоко, у меня нет слов, только… да поможет вам Бог, – заикаясь, проговорила я, теперь я оплакивала потерю второй матери.
– Да поможет Бог и тебе тоже, ты могла бы стать мне дочерью, и пусть у тебя вскоре снова появится повод для смеха, – прошептала Гертруда, а ее слезы капали мне на голову.
Затем, держась так же царственно, как и когда она вошла в хижину Мектильды, королева вышла, закрыв за собой дверь и оставив в полутьме свой аромат и шелестящее эхо своей одежды.
Вернувшийся Горацио увидел, что я сижу в оцепенении и взвешиваю в руке кошелек Гертруды. Я рассказала ему о том, что королева поклялась сохранить в тайне мое спасение. Вместе мы сосчитали золото, его количество было не меньше приданого какой-нибудь принцессы. Я бы предпочла материнскую любовь и защиту королевы, но поскольку Гертруда не могла дать мне ни того, ни другого, приходилось удовлетвориться золотом.
– Воистину, она достойная королева, – сказал Горацио с восхищением в голосе.
– Да, – согласилась я, туго завязывая кошелек. – Эта большая сумма облегчит мое путешествие. Теперь я должна торопиться, так как промедление связано с риском быть обнаруженной.
– Все готово, спрятано здесь еще со вчерашнего вечера, – ответил Горацио и вытащил из шкафа и сундука Мектильды несколько узлов. – Хотя меня удивили некоторые ваши указания.
В узлах я нашла молитвенник Гертруды и портрет моей матери, завернутые в плащ отца. Я нащупала амулет Гамлета, его первый подарок, который тогда зашила во внутренний карман. Горацио также забрал некоторые ценные мелочи моего отца. Я собиралась продать их, чтобы оплатить путешествие.
– Благодарю тебя, добрый Горацио. Позволь мне заплатить тебе за хлопоты, – сказала я и потянулась к кошельку, но он остановил меня.
– Это пустяки. В вашей комнате никого не было, а вещи вашего отца никем не охранялись, так как ожидалось, что Лаэрт вернется и возьмет их. Только кобылы вашего брата, которая была привязана неподалеку, могут вскоре хватиться. Я сейчас ею займусь, – сказал он, вежливо поклонился и ушел.
Копаясь в вещах, я нашла то, что мне понадобится в первую очередь – кинжал и зеркало. Положила зеркало на скамью и встала на колени, чтобы солнечный свет, проникающий в маленькое окошко, освещал мою голову. Затем, не колеблясь, отрезала волосы, с сожалением глядя, как длинные, соломенные кудри падают на землю. По крайней мере, кинжал был острый, и легко резал волосы. Вскоре у меня на всей голове волосы были не больше пальца длиной. После этого я сняла с себя платье из дамаска и свернула одежду вместе с остриженными прядями в тугой узел, чтобы Горацио их потом уничтожил. Я оторвала полоску от своего савана и стянула ею грудь, чтобы она стала плоской. Из мешка с одеждой, принесенной Горацио, я вытащила вышитую сорочку, принадлежавшую отцу, и пару поношенных коротких штанов, свободно облегающих бедра и скрывающих их округлость. Надела кожаный камзол и зашнуровала его. Прикрепила чулки и с восхищением надела чудесные башмаки на двойной подошве, хорошо сидящие на ноге. Там еще был короткий плащ из тафты, немного поношенный, и простая шляпа с плоской тульей.