– Бог сам исцеляет и посылает болезнь, – отвечает она, не отказывая мне и не принимая мое предложение.
– Да, но вы говорите, что Господь дает нам свободу. Разве он также не обеспечил нам в природе средства для того, чтобы либо выздороветь, либо заболеть?
– Учеба дала вам мудрость, Офелия. – Мать-настоятельница слегка улыбается, словно она довольна.
Внезапно в моем воображении появляется сад возле монастыря, продуваемый злым зимним ветром. Я вижу, как он опять зеленеет весной. Какие растения сейчас погребены там в земле? Есть ли там очищающий ревень или тимьян, которым лечат длительную летаргию? В лесах вокруг монастыря должны расти всевозможные коренья и дикие ягоды, и даже растения, неизвестные в Дании. Нет, темного, крохотного монастырского садика мало. Должно где-то здесь быть поле, залитое прямыми солнечными лучами. Почему я не подумала об этом раньше? Неужели мой ум так отупел от горя?
Я тщательно выбираю слова для выражения идеи, которая только зарождается в моем мозгу. Подхожу к высоким стрельчатым окнам покоев матери Эрментруды и смотрю в ночную темноту. Там поросшие лесом, пологие холмы, освещенные луной, уходят вдаль за стенами монастыря. Несомненно, среди них есть земли, пригодные для сада.
– Разве не правда, – говорю я, – что монахини очень неохотно позволяют деревенскому доктору осматривать их, когда они болеют?
– Да. – Мать Эрментруда вздыхает. – Некоторые монахини боятся, что прикосновение любого мужчины нарушит их целомудрие. Например, Анжелина очень страдает от нарывов, но отказывается от лечения. И любыми жалобами на болезни матки заниматься некому, как это ни печально.
– Я не мужчина, а женщина, как и они, – говорю я. Я буду строить этот дом осторожно, камень за камнем.
– Действительно, ваше почти незаметное присутствие завоевало их доверие, – признает она.
– Много лет я изучала свойства всевозможных растений и лечебных трав. Книги и опыт были моими учителями. Я помогала вылечить многих людей, облегчить их страдания. Позвольте мне использовать мои познания здесь, и послужить вам своим умением. – Я осознаю, что первый раз с тех пор, как приехала в Сент-Эмильон, я не живу прошлым, а без страха смотрю в будущее. Я поднесла перо к чистой странице, лежащей передо мной.
Мать Эрментруда улыбается и поднимает руки ладонями к небу.
– Офелия, дорогая моя, вы слышите призыв Господа.
Так мудрая мать Эрментруда заставила меня отказаться от моего вызванного отчаянием намерения и направила по новому пути. В своей новой профессии я теперь вроде исповедника, потому что выслушиваю откровения монахинь об их болезнях, прописываю бальзамы, укрепляющие напитки и припарки. Их они уносят с собой и усердно применяют, как целительную епитимью, наложенную священником. Но сестра Лючия, пожилая, тучная монахиня, менее доверчива, чем остальные.