– Ее фигура говорит мне о том, что она очень скоро должна разрешиться от бремени, – говорит он, задумчиво хмурясь. – Когда она явилась сюда?
Я понимаю, о чем он думает: есть монастыри, куда мужчин – даже монахов и священников – допускают в качестве гостей, и монахини теряют целомудрие.
Без колебаний мать Эрментруда отвечает:
– В конце октября. В день праздника Святых Симона и Иуды. – Неужели я слышу в ее голосе намек на негодование?
Сейчас конец марта. Епископ должен понимать, что я не могла зачать ребенка в Сент-Эмильоне.
– Она несколько месяцев провела среди сестер, выставляя напоказ свидетельство своего грязного распутства! – восклицает Дуруфль с явным отвращением.
Мое лицо краснеет от сдерживаемой ярости. Я не могу промолчать, несмотря на принятое решение.
– Я не распутница, ваша милость, я честная женщина. Мой муж умер.
Я бросаю взгляд на мать Эрментруду, чтобы проверить, верит ли она мне. Но она лишь слегка хмурится, будто предостерегает меня, потому что знает о моей склонности к бурным возражениям. Я не разочарую ее снова.
– Ха! Что еще ей говорить? – голос Дуруфля похож на лай, он полон насмешки и недоверия. – Тогда скажи, кто был твоим мужем, девушка?
Я бы не рассказала историю моей любви этому жестокосердному врагу, даже если бы он сжимал в тисках мои пальцы и угрожал оторвать мне руки и ноги на большом колесе!
– Я вам не скажу.
– Видите! Она лжет, без сомнения, – кричит Дуруфль.
Мать Эрментруда смотрит на графа с явной неприязнью, а епископ Гарамонд поднимает руку, призывая его замолчать.
– Она исповедалась в своих грехах и раскаялась? – спрашивает он.
– Это, ваше преосвященство, дело ее совести, – отвечает мать-настоятельница.
Я не ходила на исповедь к отцу Альфонсу, и мать Эрментруда знает это. Она понимает мою душу и ее трудности. Не священник, а мать-настоятельница должна быть моим исповедником. Почему я не рассказала ей все, когда она готова была меня выслушать и простить?
Епископ смотрит на меня, постукивая пальцем по своей щеке.
– Каков ее образ жизни здесь? – спрашивает он.
– Офелия молится и причащается вместе с нами, она соблюдает правила нашей общины. Проявляет милосердие ко всем, покорность и любовь к труду, – отвечает мать Эрментруда.
– Как мы можем быть уверены, что она вас не обманывает? – перебивает ее Дуруфль. Жестокое выражение его лица соответствует его несгибаемой фигуре. – Несомненно, она сбежала из другого монастыря. Поэтому не хочет вам сказать, откуда пришла и как оказалась в таком положении. Как и назвать имя своего выдуманного мужа. – Граф с издевкой выплевывает эти слова.