— Да неужели? — взорвался Тумидус. — А я-то, дурак, и не знал!
— Не рви глотку. Много ты знаешь об угрозе жизни…
Военный трибун обеими руками взял себя за горло и сдавил. Это был единственный способ промолчать. Иначе Гай Октавиан Тумидус рассказал бы самонадеянному молокососу об угрозах жизни, гонявшихся за помпилианцем по пятам.
— Задохнешься, бро. Кончай давить, не в цирке, — М’беки снял шляпу, водрузил её на колено и стал приглаживать воронье гнездо дредов, заменявшее антису прическу. По содержательности этот процесс мало чем отличался от самоудушения Тумидуса, но М’беки было всё равно. — Истинно говорю тебе, смерть — угроза жизни. Вот, к примеру, шмальнули тебе в затылок из игольника. Угроза?
— Угроза, — согласился Тумидус.
— И что ты сделаешь?
— Сдохну. С размозженным затылком.
— А я что сделаю?
— Ты? Какой дурак в тебя стрельнет?!
— А ты напряги фантазию. Из игольника, а? В затылок?
М’беки стукнул ребром ладони по котелку:
— Что я сделаю?!
— И ты…
Военный трибун прикусил язык. Ну да, конечно. Смерть — угроза существованию малого тела, жалкой людской плоти. В таких случаях реакции антисов идут на сверхсветовых скоростях. Игла летит на сверхзвуке, луч из армейского лучевика идёт на свете, а реакция этого шалопая в малиновом костюме, хлещущего пальмовое вино, как воду — на сверхсвете… Значит, Думиса М’беки выйдет в большое тело, превратится в сгусток волн и полей, неуязвимый для хилого человеческого оружия, и стартует в космос раньше, чем луч достигнет уязвимого затылка. Чёрт возьми! Антис стартует раньше, чем произойдёт выстрел — феномен «обратного времени», возникающий при сверхсвете, реакция на событие, прежде чем событие произойдёт. При «горячем старте» М’беки превратит стрелка в пепел, а если пожелает — и полгорода вокруг себя. Бывали случаи…
— В самое темечко, бро, — М’беки ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами. Лицо собеседника он читал лучше, чем текст в сфере коммуникатора. — Стартану, и ваших нет. А теперь представь: лежу я старенький, и вот смерть с косой. Замахнулась костлявая… Что я сделаю? Ты помрёшь, это мы помним. А я?
— Пуфф! — одними губами выдохнул Тумидус.
— Верно мыслишь. А я раньше, чем кони двину, выйду в большое тело. Из малого в большое, врубился? Лежал куском дерьма, и раз — лечу вольной птичкой. В смысле, плыву вольной акулой по бескрайним просторам космоса. Клёво, бро?
— Ну, клёво, — согласился военный трибун.
Он ждал подвоха. Он имел на то основания.
— Главное, назад не возвращаться, — развивал идею антис. — Вернусь-то я таким, каким ушёл! В смысле, без пяти секунд дохлым. Вернусь, а тут смерть, коса, взмах — раз, и я опять в космосе. Нет, возвращаться нельзя, лучше акулой по бескрайним. Без возврата, понял? Навсегда. В большом теле — навсегда, во веки веков. Без малого.