— Ну, наконец-то! Я уж думал, вы никогда не придете.
— Генка? — я разучилась дышать, точно разучилась.
— Пижон, — проворчал Павлик и, зачем-то схватив меня за руку, прошипел:
— Не слушай его, ладно?
Это снова происки моей мнительности и параноидальные шутки больного мозга, или я и в самом деле услышала в его голосе испуг?
— Что новенького? — ангел подошел к нам, бесцеремонно схватил меня за подбородок и заглянул, кажется, прямо в центр моей души. — Слышал, кое-кто тебя чуть не угробил?
— Не угробил, — я разозлилась и, нервно дернув головой, вырвалась из цепкой хватки Афиногена. — Тебе-то что до того? Твоя дипломная работа в безопасности… Мы, кстати, с ней попрощаться пришли.
— Прощайтесь, — Генка благосклонно кивнул и остался стоять на месте, не сводя с меня задумчивого взгляда. Я порадовать его тем же не могла, мне, если честно, было как-то неловко на него смотреть. Уж больно он был... восхитителен. Не поднимая глаз на Оливкиного ангела-хранителя, я пересекла комнату и склонилась над кроваткой.
От девочки пахло цветочной водой и нежным детским тальком. А мне нравился запах леса, дыма от вечернего костра, старой повозки и козьего молока. Розовые щечки были чисто вымыты, светленькие локоны невесомыми колечками рассыпались по подушке.
Мне захотелось плакать. Это было так странно и так неожиданно, что я отшатнулась в испуге от Оливки, которая теперь больше напоминала кремовое пирожное, чем девочку, которая с яростным удовольствием выдирала из Афиногена клочья шерсти.
— Что-то не так? — немедленно сориентировался Павлик и шагнул ко мне, а я впервые за долгое-долгое время не нашлась, что ответить. Ну, правда, не признаваться же сыщику в том, что у меня произошел внезапный и ничем не объяснимый сбой гормонов. Или как там это правильно называется, нам же рассказывали на уроках биологии, но кто же слушал эту ерунду? Я — нет, а вот насчет Павлика сомневаюсь.
— Слушай, Пашка, а ты в Школе отличником был? — спросила я, развернувшись к приятелю лицом. Ответом мне послужила гробовая тишина и два недоумевающих взгляда — голубой и ярко-синий.
Наконец, Афиноген издал странноватый звук, смесь кашля со стоном, и произнес:
— Э-э-э…
А Павлик моргнул и почесал кончик носа. Мне совсем неловко стало, но тут открылась дверь и нас своим присутствием почтила Аугуста Нель.
Я снова поразилась ее юности и свежести, тому, как молодо блестят ее глаза, как легок ее шаг и порывисты движения.
— Ну, здравствуй, мальчик! — воскликнула она, распахивая Павлику объятия. И тот не преминул воспользоваться приглашением, он нежно обнял женщину за талию, глядя на нее совершенно влюбленными глазами, я даже позавидовала на какой-то миг этой чужой нежности.