— Чего ты хочешь, прости?
— Я целыми днями сижу дома…
— Ты целыми днями сидишь в салонах красоты!
Это была правда, Ирина оттуда не вылезала, постоянно устраивая себе какие-то релакс-дни, массажи, спа для волос и прочая, прочая, прочая. На самом деле он не возражал, но…
Снова это дурацкое «но»!
— А ты бы предпочел видеть рядом с собой замухрышку? — поинтересовалась Ирина.
— Раньше ты не считала себя замухрышкой.
— Раньше, раньше. Я вообще заново родилась и пересмотрела всю свою жизнь от макушки до пят.
— Здорово, — сказал Михаил. — Это очень здорово.
— Не то слово. Но твой Андрей так и не привез сувенирчик из Доминиканы, — напомнила ему внезапно.
Про этот сувенирчик Ира ему уже все уши прожужжала, но что такого может быть в совершенно немагических четках за двести баксов, Михаил понять не мог. Да он готов был подарить ей любое самое дорогое украшение… и подарил, кстати. Колье и браслетик. И еще вон те сережки и разве что «совсем необязательно, но можно еще вот эту подвеску, она такая чудесная. И ты такой чудесный, ты делаешь мой мир прекраснее».
— Зачем они тебе?
— Я же говорила, на память. О нашем воссоединении, — пробормотала Ирина, отводя взгляд, но тут же посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась. — О том, как ты меня любишь.
— Мне кажется, или наша любовь не нуждается в символах памяти? — усмехнулся Михаил. — По крайней мере, она еще жива.
— С тобой невозможно разговаривать! — девушка надула губы и уткнулась в меню.
Он же уткнулся взглядом в ее декольте: пуш-ап, которых она в принципе не признавала, подняли ее грудь на небывалую высоту. А обтягивающее платье с непростительно-сексуальным вырезом еще больше ее подчеркнуло.
— Ириш, — улыбнулся он и потянулся к ней, накрывая ее руку своей. — Не обижайся. Я же пошутил.
— Шутки у тебя дурацкие, — заметила Ира, но все-таки великодушно кивнула: — Прощаю!
И голову наклонила так, что локон из укладки скользнул ей прямо на грудь, снова привлекая внимание к декольте. Михаил сглотнул и отвел взгляд. Смотреть на нее вот так, без возможности дотронуться, ограничиваясь одними сорванными с губ поцелуями, было невыносимо. Поцелуями, совершенно не похожими на те, что были раньше: страстными, глубокими, на пределе дыхания, когда не хватает сил не то чтобы оторваться, но даже подумать о чем-то другом, кроме этой женщины, стонущей под ним.
Так, все.
Ирина всякий раз пресекала эти попытки, и была права.
Никакой близости, пока она все не вспомнит, и он будет ждать столько, сколько потребуется.
Главное, чтобы она была счастлива.