. Вторым документом стало разрешение отправиться в Иерусалим, о котором когда-то так мечтал Лойола. Обе бумаги были датированы 27 апреля 1537 года.
Обратно в Венецию «общники» не шли, а летели, словно на крыльях. А впереди их еще ждала Святая земля! Отплытие они наметили на июнь, а пока решили снова поработать в больницах. После общения с папой Лойола с товарищами стали весьма известными персонами, и их даже представили престарелому дожу — тому самому Андреа Гритти, который 14 лет назад помог Иньиго сесть на корабль «Негрона».
Все складывалось вроде бы превосходно. Ни сложности бытового характера, ни все ухудшающееся здоровье Игнатия, да и остальных его собратьев — ничто не казалось хоть каким-то препятствием, все отступало перед внезапно распахнувшейся дорогой к мечте.
Но ближе к лету братья столкнулись с непреодолимой преградой. Впервые за 38 лет корабли перестали уходить из Венеции в Святую землю. Официальных причин не называлось, но если верить слухам, дело шло к войне. Говорили, будто бы Венецианская республика втайне заключила союз против турок с папой и Карлом V. Оттого-то и сновали по Ионическому морю бесчисленные турецкие галеры, ожидая лишь команды, чтобы атаковать Апулийское побережье. Такая напряженная политическая ситуация плохо совмещалась с паломническими путешествиями.
«Общники» все же не теряли надежды на поездку. А вынужденную паузу решили использовать с толком: воспользоваться папской грамотой и принять рукоположение тем, кто еще не стал священником. Обряд совершил Винченцо Нигусанти, епископ Арбе. Он не взял с Лойолы и товарищей ни денег, ни даже свечей. Рукоположили всех, кроме Ландивара и Ариаса, присоединившихся к общине уже после Монмартра. Эти двое разочаровались в общинной жизни и покинули группу. Сальмерона рукоположили лишь в диаконы по причине молодости: ему не исполнилось двадцати двух лет.
Став священниками, друзья поселились в заброшенном монастыре, стоявшем за чертой города Виченца. Здание, где они жили, находилось в ужасном состоянии: ни окон, ни дверей, да и крыша грозила обвалиться. Но «общников» это не смутило. Они сложили очаг из камней, и Лойола заделался пекарем. Пока остальные ходили проповедовать, он выпекал хлеб для всей своей общины.
Они работали на городских площадях. Как пишет отец Кандидо де Далмасес, «крича и размахивая бирреттами[52], они созывали народ. Их проповедь трогала многих». Люди, проникшиеся их идеями и верой, начинали жертвовать милостыню, которой собиралось немало. На эти средства можно было жить припеваючи, вот только позволить себе этого «общники» не могли, будучи связаны обетом бедности. Поэтому собранные средства передавались нищим, а братия возвращалась к своему самодельному очагу, довольствуясь лишь хлебом, испеченным Игнатием, да иногда супом или кашей. От таких тяжелых условий жизни — фактически на улице, да еще постоянно впроголодь — многие заболели. Франциск Ксаверий и Симон Родригиш даже попали в больницу, что говорит о серьезности заболевания, в противном случае они обязательно перетерпели бы хворь, поскольку Лойола воспитывал в соратниках стойкость по своему примеру.