. Эскулапы не знали, как успокоить его. Они-то гордились своей работой. Пациент не только удивительным образом выжил, но даже, скорее всего, сможет ходить, хотя до операции это не представлялось возможным. Иньиго же пребывал в отчаянии. Он совершенно не мыслил жизни без своих любимых модных, облегающих сапог. А как их наденешь с таким уродством?
Побушевав немного, он подошел к решению проблемы практически — спросил хирургов: нельзя ли просто срезать мешающий нарост, да и дело с концом? «Разумеется, можно», — ответили те, добавив: страдания при этом будут намного сильнее, чем все, перенесенные пациентом до сих пор. Ведь он же сам прекрасно видит: для придания его ноге более эстетического вида придется резать кожу и мясо, прежде чем нож хирурга доберется до кости.
Присутствовавший при этом разговоре Мартин де Оньяс пришел в ужас и принялся уговаривать младшего брата оставить несчастную ногу в покое. Но Иньиго проявил свое знаменитое упрямство: не откажется от любимых сапог и все тут! «Он был живым и изящным юношей, — объясняет Рибаденейра, — очень любил изысканно одеваться и красиво жить».
Засим последовала новая, еще более страшная «резня», каковую Лойола, по собственным воспоминаниям, «перенес с обычным своим терпением». Ему срезали кусок плоти, спилили торчащую кость и прописали множество целительных мазей, которые вкупе со специальными растягивающими устройствами должны были сделать ногу длиннее. Вряд ли это сильно помогло, зато страданий, несомненно, добавило.
Несмотря на все зверства, общее состояние здоровья Иньиго довольно быстро пришло в норму, но встать с постели ему пришлось только через несколько месяцев. Разумеется, деятельный и энергичный молодой человек начал сходить с ума от скуки и потребовал развлекательного чтения — своих любимых рыцарских романов. Казалось бы, чего проще? Эти популярные книги присутствовали во многих богатых домах. Лойола вдоволь начитался их, живя у крестного. А вот в отчем доме подобной литературы не нашлось. Из-за крайне благочестивых вкусов Магдалены де Араос, жены Мартина, на полках стояли одни жития святых да прочие теологические труды.
Иньиго долго отказывался от них, занимая бесконечный досуг мечтами, — конечно же, о той, неизвестной исследователям даме королевской крови. По собственным воспоминаниям, он «…погружался в мысли о ней на два, три и четыре часа, сам того не замечая» и «…воображал себе, что сделал бы, служа некоей сеньоре; представлял себе те средства, к которым прибегнул бы, чтобы отправиться туда».
Сладостности грез сильно мешала мысль о физической ущербности. Оптимистичный Лойола пока еще утешал себя надеждой на хитроумные врачебные растяжки, которые приближали его к любимым модным сапогам. С каждым днем верить в будущее становилось все труднее, и дело было даже не в неизлечимости ранения. В новых условиях, без поддержки Веласкеса, Иньиго вряд ли мог рассчитывать на успешную придворную карьеру, даже не будучи калекой. А примириться с ролью середнячка с его амбициями и темпераментом? Это навряд ли.