Получалось безвыходное положение. С подобной ситуацией могли бы успешно поработать современные психоаналитики, но тогда бы мир почти наверняка не получил ни святого Игнатия, ни Общества Иисуса, поскольку колоссальный взрыв энергии был бы предотвращен.
Но все же интересно представить, что сказали бы Иньиго на сеансе психоанализа? Наверняка ему прежде всего указали бы на болезненный перфекционизм. Лойола явно страдал им. Отсюда происходит и фанатичное оттачивание каллиграфического почерка, и назначение королевы своей дамой сердца. Психологически это свойство можно объяснить комплексами из-за маленького роста и невыгодного положения в семье: тринадцатый, не особенно нужный ребенок, отданный на воспитание в чужую семью, без малейшей надежды на наследство.
Вероятно, когда он избрал кардинально новый для себя путь святого, ему казалось, что он обманул судьбу. Действительно, ни рост, ни деньги святости не прибавляют. Только в чем же тогда святость? Листая житие Франциска и ему подобных, можно абстрактно ассоциировать себя с ними, как с героями рыцарских романов. Но романтические завесы очень быстро отбрасываются, когда начинается практика. Вот ты уже отказался от богатых одежд и от сытной пищи, даже пытаешься помогать больным из госпиталя. Живешь покаянной жизнью день, другой, неделю, месяц… В какой момент количество этих поступков перейдет в качество и перейдет ли вообще?
Тут начиналась вторая часть мучительных сомнений Иньиго. Все яснее он понимал, что образ жизни человека, решившего полностью посвятить себя Богу, очень утомителен. Он гораздо труднее воинских тягот, к тому же для человека ультрасветского порой кажется довольно бессмысленным. В автобиографическом «Рассказе паломника» эти метания показаны очень ярко:
«Его постоянно мучил вопрос: «Что это за новая жизнь, которую мы сейчас начинаем?» Эта жизнь, когда он сравнивал ее со своей прежней жизнью, казалась ему лишенной смысла. Еще одна неотвязная мысль донимала его: «Ну и как же ты сможешь вынести эту жизнь семьдесят лет, что тебе предстоит прожить?» Но Иньиго, чувствуя, что мысль эта исходит от врага, также отвечал на нее внутренне с большой силой: «Эх ты, ничтожный! Да можешь ли ты пообещать мне хотя бы час жизни?» Так он одолел это искушение…»
Однако частные победы не приносили избавления. Лойола по-прежнему не видел никакого смысла в своих поступках. И пути назад для него уже тоже не существовало. Разумеется, он мог вернуться к брату Мартину и герцогу Нахеры. Никто бы не попрекнул его, вот только куда девать рыцарскую гордость? Он бы оказался побежденным в собственных глазах без возможности отыграться. Будь Иньиго романтиком XIX века — он, скорее всего, наложил бы на себя руки. Но он был полуграмотным баском времен позднего Средневековья. Суицида как выхода для него не существовало. Это ясно видно из автобиографического текста: