«… <паломник> подвергся страшной опасности, ибо их чуть не захватил Андреа Дориа, который гнался за ними, будучи тогда на стороне французов».
Но необычайное везение, а скорее всего, и вправду Промысел Божий сохранил Лойолу и здесь. Отчаянный паломник вернулся к родным берегам.
Глава тринадцатая
ПОЖИЛОЙ ПЕРВОКЛАССНИК
Итак, опасности счастливо избегнуты, наш герой побывал в Святой земле. Как он сам расценивал свое паломничество? Как ступень к достижению цели или как ошибку, отбросившую его к началу пути?
Конечно же, второй вариант не мог прийти ему в голову: посещение Гроба Господня уже само по себе являло для верующего великую ценность. Тем более что на протяжении всего путешествия он полностью вверял себя в руки Божии. Стало быть, все шло сообразно его планам, оставалось только преодолеть недостаток образования. Вот только где это лучше сделать?
Мысли о монастыре посещали Лойолу еще в родовом замке. Лежа с ногами, закрепленными на растяжках, он думал о том, чтобы поступить в картезианскую обитель Санта-Мария-де-лас-Куэвас. Однако идея стать монахом оказалась отвергнутой. Мы не знаем, что больше испугало тогда Иньиго. Может быть, неготовность к послушанию — ведь он стремился совершать покаяние своим личным способом, а церковное начальство, скорее всего, не одобрило бы подобной самодеятельности. Или же его страшила вероятность раскрыть свое инкогнито. В этом случае Лойолу, как представителя одного из самых влиятельных в той местности кланов, наверняка бы окружили повышенным вниманием, а он знал за собой грех тщеславия и боялся не справиться с ним. По поводу борьбы с тщеславием в «Автобиографии» есть еще фрагмент, относящийся к манресскому периоду: «…и тут ему в голову пришла мысль, внушавшая ему, что он — праведник. Эта <мысль> так донимала его, что он был занят лишь одним: отгонял ее и выявлял свои грехи. Она терзала его пуще <самой> лихорадки, но одолеть ее он не мог, как сильно ни старался. Однако, несколько оправившись от лихорадки и уже не будучи при последнем издыхании, он, обращаясь к неким сеньорам, пришедшим навестить его, попросил, чтобы ради любви к Богу в следующий раз, когда они увидят его на пороге смерти, они закричали во весь голос, называя его грешником, дабы вспомнились оскорбления, нанесенные им Богу».
Правда, после паломничества Лойола гораздо меньше занимался самокопанием, переключившись более на практическую деятельность. Поэтому монастырское затворничество снова показалось ему неправильным решением.
Орденские исследователи полагают, что именно тогда он впервые ощутил ясный призыв к священству. Это был единственно верный шаг в достижении цели. Священник — не монах, он должен общаться с миром. А если бы Лойола вовсе не примкнул к духовенству, то он мог бы претендовать в лучшем случае на пожизненную роль городского сумасшедшего. В худшем — его обвинили бы в ереси и начали преследовать.