Вот тут уже обстановка начала накаляться. Мы не знаем, нарушал ли духовник Лойолы тайну исповеди. Возможно, этого и не потребовалось: «бедный паломник» никогда не действовал скрытно. Во всяком случае, отцы оказались ознакомлены с образом жизни Иньиго во всех подробностях. И требовали ответов на многочисленные вопросы.
В «Автобиографии» есть описание этой сцены, но в изложении Кандидо де Далмасеса она получилась более выразительной, поэтому процитируем ее оттуда:
Монах:. «Ну, дальше: что же вы проповедуете?» Иньиго-. «Мы не проповедуем; мы всего лишь по-дружески беседуем кое с кем о вещах Божественных: например, после обеда с некоторыми людьми, которые нас позовут».
Монах: «Но о каких же вещах Божественных вы беседуете? Ведь именно это мы и хотим знать».
Иньиго: «Мы беседуем то об одной добродетели, то о другой, и хвалим ее; то об одном пороке, то о другом, и порицаем его».
Монах: «Вы не учены, а беседуете о добродетелях и о пороках! А ведь об этом беседовать не может никто, кроме как двумя способами: или от учености, или от Святого Духа. Не от учености; значит, от Святого Духа?»
«Тут паломник несколько насторожился, поскольку ему не слишком-то пришлась по душе такая манера рассуждать. Помолчав немного, он сказал, что не нужно больше говорить об этих предметах».
Но монах настаивал: «Ведь сегодня столько заблуждений, Эразма и стольких других, обманувших целый мир, — а вы не хотите объяснить, о чем говорите?[44]»
Имелся в виду Эразм Роттердамский, о колоссальном влиянии которого на общество того времени уже упоминалось. Как раз примерно в эти дни в Вальядолиде проходила богословская конференция с участием генерального инквизитора Испании, архиепископа Алонсо Манрике, посвященная Эразму, а точнее — опасности для Церкви, исходившей от него. Как мы помним, Иньиго еще в Барселоне отказался читать Эразма, опасаясь за свою набожность. Однако в разговоре с доминиканцами он вовсе не торопился выказывать свое отрицательное отношение к трудам великого гуманиста.
Вместо этого «бедный паломник» напомнил доминиканцам, что он не находится под их юрисдикцией. «Отец, я не скажу больше того, что уже сказал, если не окажусь перед своими настоятелями, которые могут обязать меня к этому» — так он объяснил отцам, после чего вообще перестал отвечать на вопросы.
Субприор еще некоторое время пытался разговорить строптивого баска, но ничего не добился. Тогда монахи ушли, оставив Иньиго и Калик-сто запертыми в часовне. Николас де Санто-Томас немедленно обратился к суду инквизиции. Пока вопрос решался, два друга оставались в плену у доминиканцев. Их выпускали из часовни в трапезную, где они ели вместе с монахами. В этом вопросе руководство явно допустило ошибку. Лойола, оказавшись в одном помещении с братией, немедленно начал свои проповеди. Некоторые из монахов тут же прониклись его учением, другие вознегодовали. Эмоции вновь стали зашкаливать, и доминиканский монастырь оказался на грани раскола.