Мне казалось, я стою совсем рядом с ней. Слабая, одинокая и уязвимая. Казалось, меня окружает со всех сторон одна лишь кромешная тьма. Ни лучика света вокруг, ни голоса, ни веры. Только хриплый вой на многие сотни и тысячи голосов. Звуки невидимой схватки, сути которой я совершенно не понимала. И мерно взмахивающий крыльями старый ворон, зависший у меня перед носом и сердито кричащий:
– Разбей ее! Разбей, Ишта! Иначе все бесполезно!
– Разбить? Да я бы рада… но как? – растерянно шепчу ему в ответ. – Я даже добраться до нее не могу. Я ничего не вижу.
– Разбуди Горы!
А потом он исчез и оставил меня посреди мрачного царства холода, пустоты и серого безмолвия, в котором где-то неподалеку бились с неизвестным врагом невидимые воины и из которого кто-то, не обращая внимания на схватку, очень пристально изучал меня равнодушными глазами. Огромными, неприятно горящими в темноте багровыми угольками, в которых не было ничего, кроме отстраненного интереса и мертвого, холодного, какого-то нечеловеческого спокойствия.
Когда я проснулась, было уже светло. Сквозь плотную ткань палатки пробивались редкие солнечные лучи. Бледный горящий круг в ослепительно синем небе, который изнутри едва-едва различался, уже давно миновал зенит. Воздух был душным. Жарким. Вокруг царила неестественная тишина, сквозь которую пробивались звуки обычной жизни военного лагеря. А я неожиданно ощутила себя здоровой и полной сил.
– У-ух… – выдохнула я, едва придя в себя и тут же попытавшись встать, но, конечно же, сразу упала обратно. Сильное головокружение свалило меня на постель так же верно, как удар боевого молота. Еще хорошо, что я поосторожничала и не вскочила, как обычно, с ходу, не то дело вполне могло закончиться расквашенным носом.
Так… первый блин комом…
Я немного полежала, восстанавливая дыхание и старательно прислушиваясь к себе, но боли в ногах не было. Они неплохо себя чувствовали, охотно сгибались в коленях и вовсе не походили на сломанные. Уже хорошо. Правда, ниже колен была наложена тугая повязка, на которую я воззрилась с изрядным удивлением. Потом подумала, потрогала ее пальцем и наконец размотала, с недоверием оглядев чистую, почти здоровую кожу, на которой осталось несколько розовых полосок. Как раз там, где меня так неудачно располосовали.
– Однако, – совсем удивилась я, поняв, что все поразительно быстро зажило. – Хорошая эта штука – «синька». Всего пара дней, и обе лапки здоровы. Чудеса.
Убедившись, что все части тела в полном порядке, я полежала еще немного, постепенно вспоминая прошлую (позапрошлую? позапозапрошлую?) ночь. Огорченно вздохнула, поняв, что еще сполна за это схлопочу от братьев. Прикинула, прилично ли будет, если я еще какое-то время поизображаю умирающего лебедя. А потом прислушалась к себе и с грустью поняла: нет, не получится ничего изображать, потому что мне срочно надо выйти и заглянуть в одну неказистую, отдельно стоящую палатку, дабы не умереть позорной смертью от разрыва мочевого пузыря.