Я немею от удивления.
– Может, тебе действительно стоит меня застрелить, – говорит он, закрывая лицо ладонью.
– Ты меня разыгрываешь, – заявляю я. Не верю ему. Если он думает, что я дура, способная из-за красоты потерять голову, то я не поддамся на столь грубую лесть. Иначе я и дня не выжила бы в Волшебной стране. Готовая изобличить его обман, я встаю.
Арбалет для стрельбы в упор не очень подходит, поэтому я достаю кинжал.
Кардан не поднимает взгляд, когда я обхожу стол и приближаюсь к нему. Упираюсь острием под подбородок, как делала это днем раньше в зале, и заставляю поднять голову вверх. Он неохотно смотрит мне в глаза.
По его лицу видно, что ему на самом деле и стыдно, и страшно. И тут я понимаю, что и сама не знаю, чему верить.
Я наклоняюсь к нему так близко, что могу поцеловать. Глаза его распахиваются. В них смешались паника и желание. Пьянящее чувство – обладание властью над кем-то. Над Карданом, про которого я никогда бы не подумала, что он вообще способен на чувства.
– Ты действительно хочешь меня, – говорю я, чувствуя тепло его дыхания. – И тебе ненавистна эта мысль. – Я изменяю угол наклона клинка, и теперь он упирается ему в горло. Вопреки ожиданиям, его совсем не пугает это движение кинжала.
Не сильнее, чем прикосновение моих губ к его губам.
По части поцелуев у меня опыт небольшой. Целовалась с Локком, а до него ни с кем. Но целовать Кардана – совсем другое дело; это все равно что бежать по лезвию бритвы, когда адреналин ударяет в голову; все равно что заплыть далеко в море и понять, что возврата нет, нет ничего, кроме холодной черной воды, смыкающейся у тебя над головой.
Жестокие губы Кардана оказываются неожиданно мягкими. Но сам он какое-то время остается неподвижным, как стул. Глаза закрыты, ресницы касаются моей щеки. Я содрогаюсь – наверное, так корчится мертвец, когда на его могилу наступают. Потом его руки поднимаются и трепетно скользят по моим ладоням. Если бы я в таких вещах не разбиралась, то назвала бы это движение благоговейным, но я разбираюсь. Скользят медленно, потому что он сдерживает себя. Он этого не хочет. Он не хочет этого хотеть.
На вкус – кислое вино.
Наступает момент, когда он сдается и привлекает меня к себе, несмотря на кинжал. Он целует меня крепко, с каким-то исступленным отчаянием, погрузив пальцы в мои волосы. Наши уста сливаются, языки переплелись. Это как борьба. Только мы боремся за то, чтобы проникнуть внутрь друг друга, влезть в чужую кожу.
И в этот момент меня охватывает ужас. Что за безумная мысль – наслаждаться его отвращением? Но что еще хуже, гораздо хуже – мне нравится это. Мне все нравится в этом поцелуе – знакомый зуд страха, осознание того, что я наказываю его, подтверждение, что он меня хочет.