Зря спросила – не подумала, и получилось нехорошо.
– Мы – дети трагедии. – Он качает головой, потом улыбается. – Не такое начало я планировал. Хотел угостить тебя вином, хлебом и сыром. Хотел сказать, какие чудесные у тебя волосы… словно вьющийся дымок, а глаза – точь-в-точь цвета лесного ореха. Думал, что сочиню для тебя оду, но я не слишком хорош в поэзии.
Я смеюсь, а он хватается за сердце, будто сраженный моей жестокостью.
– Прежде чем познакомить с лабиринтом, позволь показать кое-что еще.
– И что же? – Мне уже любопытно.
Локк берет меня за руку.
– Идем. – Он ведет по дому к винтовой лестнице. Мы поднимаемся выше, выше, выше.
У меня кружится голова. Ни дверей, ни площадок нет. Только камень и ступеньки. Только сердце стучится в груди громче и громче. Только его улыбка и янтарного цвета глаза. Только бы не поскользнуться, не споткнуться. Все сильнее кружится голова, но я не отстаю.
Думаю о Валериане. Прыгни с башни.
Продолжаю подниматься. Хватаю воздух мелкими глотками.
Ты – ничтожество. Тебя все равно что нет.
Добираемся наконец до самого верха. Перед нами маленькая, в половину моего роста, дверь. Я прислоняюсь к стене, жду, когда пройдет головокружение. Локк поворачивает изящную серебряную ручку и, согнувшись, проходит. Набираюсь смелости, отталкиваюсь от стены, следую за ним и…
И замираю. Мы на балконе, на самом верху самой высокой башни, той, что выше самых высоких деревьев. Отсюда я вижу залитый лунным светом лабиринт с искусственными руинами в центре. Вижу Дворец Эльфхейма, поместье Мадока и Холлоу-Холл Балекина, окружающее остров море и, за ним, смягченные вечным туманом яркие огни городов и поселков человеческого мира. Никогда еще я не смотрела на наш мир из другого, чужого.
Локк кладет ладонь мне на спину, между лопатками.
– По ночам мир людей выглядит так, словно он полон упавших звезд.
Я подаюсь назад, стараюсь не думать об изнуряющем подъеме и держусь подальше от края балкона.
– Ты бывал там когда-нибудь?
Он кивает.
– Мать брала меня с собой, когда я был еще ребенком. Говорила, что без вашего наш мир станет словно стоячее болото.
Хочу сказать, что тот мир больше не мой, что я едва его понимаю, но моя поправка звучала бы так, словно мы говорим о разных вещах. Что касается чувств его матери в отношении мира смертных, то они определенно мягче и добрее тех, которые разделяют большинство ее соотечественников. Должно быть, она сама была женщиной доброй.
Локк поворачивается ко мне… и вот его губы уже совсем близко.
Они мягкие, дыхание теплое, и я вдруг чувствую себя так, словно покинула собственное тело и вижу его издалека, как огни того далекого города. Рука сама тянется к перилам. Я сжимаю их крепко-крепко, а он обнимает меня за талию, словно хочет удержать здесь, в этом мгновении и на этом месте, убедить себя, что я рядом, высоко над всем, и что происходящее – не сон, а реальность.