Полковник постучал пальцами по столу, взял из стопки лист бумаги и быстро набросал карандашом несколько строчек. Протянул Соболеву.
"Сняли Арефьева за идею шарашек, но это лишь повод. Ты знаешь, что случится потом, они боятся за свою шкуру. Мы им не нужны".
Соболев жестом попросил карандаш и приписал: "Ликвидация всех причастных к проекту?" Передал листок. Серебряков вслух произнёс:
— Не исключено, но это не коснётся всех.
Затем приписал: "Ты своё получил, Арефьев вне игры, твои "друзья" предупреждены. Сам знаешь кто придёт к власти в 1982 году. Андропов — главная наша надежда и опора! Серебряков скомкал бумагу и поджёг в пепельнице. Поднял глаза на взволнованного подчинённого.
Серебряков продолжал:
— Я приехал к тебе в гости сказать две главных вещи: прежние договорённости остаются в силе, но без особых условий, обещанных генералом. Да, остаются в силе, но после отбытия срока. Вот собственно и всё. У тебя есть вопросы?
— Николай Трофимович, как там мама? Ведь она разослала меморандум с отказом от сына во все инстанции На письма не отвечает. Простите, но я знаю о ваших прежних далёких отношениях, может я чего-то не понял.
Тишина в кабинете, лишь слышны команды ДПНК[9] на плацу — гоняют новобранцев из нового этапа. Серебряков поморщился, любое вторжение в личную жизнь, даже намёк, вызывали раздражение. Смерть жены, естественное отдаление дочери после свадьбы, участившиеся встречи с алкоголем, вакуум дома, а теперь и на работе, остаются за кадром. Полковник умел держать удар, а главное не афишировать свои проблемы окружающим.
— Это в духе твоей мамы — решительно рвать с врагами народа, вредителями, отступниками и прочей антисоветчиной. Она не стерпела предательства, вот и выплеснула общественности особое мнение. Уверен это со временем пройдёт, к твоему освобождению простит и примет домой. Повторю, не выпедривайся, не импровизируй, не ищи новых приключений на задницу. Помни, что вокруг тебя не простые зеки. Честно работай и дождись УДО. На воле продолжим работу. Ты меня понял?
Соболев взглянул в глаза полковнику, скорей почувствовал чем увидел тепло, неужели простил? Ведь сколько проблем создал. Оборвал себя — поздно каяться, Трофимыч настоящий друг и соратник, не то что те два перерожденца. Где-то в глубине родился протест — а сам не перерожденец? Но тут же подавил внутренний голос, ведь целесообразность его поступка рождена после безуспешных попыток реформировать лабораторию. Окружающие не понимают его и считают эгоистичным засранцем. Пусть, когда-нибудь я докажу им свою исключительность и выдающиеся способности.