$$$
… Петрушевскому показалось, что прошёл миг. Зажглось освещение, высветив унылые стены камеры и пластиковые сидения. Он вернулся в обычную среду, где течение времени воспринимается привычным поступательным течением, отмечаемым в подсознании минутами, часами, годами. Распахнулась дверь и на пороге капсулы возникла улыбающаяся круглая физиономия Чистякова.
— Здорово, путешественник! С возвращением, вылезай и пошли чайку похлебаем.
В кабинете начальника лаборатории, как обычно, но Петрушевский крутил головой словно попал сюда впервые. В мозгу роились воспоминания последних дней: дача, гибель жены, лаборатория, отмена трагедии, приезд Чистякова, непростой разговор и шумные дебаты под оказавшийся востребованным алкоголь. Всё произошедшее напоминало странный гиперреалистичный сон, увязанный в цепочку как бы логических и правильных событий. Но здравый смысл протестовал и требовал объяснений. Реальность текущего момента, словно вспучивала и множило ирреальность недавнего прошлого. Принесли чай. Чтобы отвлечься Петрушевский нарочито энергично жевал сырные крекеры и хлебал ароматный напиток. Не торопился и Чистяков, давая время испытателю обдумать и упорядочить случившееся.
— Дима, я не стал вдаваться в подробности на даче, хочу сейчас сказать о главном и зачем ты мне понадобился. Это глубоко личное, надеюсь на понимание. История со смертью Соболева, все эти годы не давала мне покоя. Как ни крути, мы с тобой виновны в его гибели. В первый раз ты прервал неотвратимость гибели гэбиста и поступил руководствуясь гуманными принципами, второй — сознательно отказался внести коррективы в судьбу человека, своего хорошего знакомого и фактически снова изменил ход событий. Как заноза сидит во мне и саднит бесконечное воспоминание, что мы с тобой сознательно потворствовали смерти талантливого учёного, пусть даже честолюбивого негодяя.
Петрушевский внимательно слушал, но принять откровения учёного не мог. Ведь он просто не помнил прошлого и воспринимал его только со слов Чистякова. Как и когда это произошло? Начисто стёртые воспоминания, благодаря изменившейся истории, а следовательно и биографии Дмитрия Сергеевича, словно чужие мемуары, оставляли место сопереживанию, но никак не духовным терзаниям, сидевшего напротив пожилого человека, похожего на себя. Тут до испытателя дошло.
— Коля, уж не предлагаешь ли мне повторить подвиг и спасти куратора заново?!
— Вот именно, Дима, и собираюсь это с тобой обсудить. Пей чай, чего замер?