Я поднял руки, чтобы обнять ее за талию, и она склонила голову набок. Ее пальцы пробежались под моими глазами.
— Чего тебе не хватает, так это черных полос под глазами.
Я покачал головой.
— Я больше не пытаюсь скрыть, кто я есть. Я знаю, что я Лука Толстой.
Киса кивнула, борясь со слезами, но ее руки поднялись к моей шее, и она надела капюшон мне на голову.
— Нет, — прошептала она и мягко провела пальцем по моей щеке. — Вот так ты Рейз.
— Киса, — прохрипел я, мое горло сжалось.
— Тссссс, — успокаивала она. — Иди. Иди и останови Джахуа. Иди и приведи Заала обратно к Талии, ко всем нам. Его место здесь. С нами. — Я неподвижно смотрел на Кису.
Потом она взяла мою руку и прижала к своему животу. — И борись за нас. Останови Джахуа ради безопасности нашего ребенка. Ради нашей маленькой семьи. У тебя есть причина вернуться к нам, lyubov moya.
Я наклонился и поцеловал Кису в губы, шепча ей на ухо:
— У меня всегда была причина, Киса. Ты причина. Ты всегда была причиной. Ты всегда будешь причиной.
Соленые слезы Кисы попали мне на губы. Поцеловав ее в последний раз, я отстранился и направился к входной двери.
Когда я уже собрался покинуть дом, сзади раздался голос Кисы, заставивший меня остановиться.
— Лука. — Я повернул голову и увидел, что она стоит посреди комнаты и смотрит мне вслед. Затем, как только я собирался вернуться и взять ее на руки, она ласково улыбнулась и добавила: — Разрушь тот ад, детка.
Резко выдохнув, моя грудь наполнилась огнем от этих знакомых слов. Я выбежал из двери к ожидающему меня затонированному фургону Михаила.
Все быки позади нас сидели спокойно, ожидая моих приказов. Когда пассажирская дверь закрылась, Михаил сунул мне в руки винтовку. Я посмотрел на него, и он сказал:
— Как бы сильно ты не пугал меня своими лезвиями в клетке, я надеюсь, что ты знаешь, как обращаться с этим. Складской подвал, где прячется ублюдок Джахуа, будет заполнен охранниками с винтовками. У тебя не будет шанса сразиться с этими ублюдками вблизи.
Я обхватил винтовку руками и ответил:
— Не беспокойся обо мне. Беспокойся о себе, о том, чтобы вернуться живым.
Быки позади нас зашептались. Когда Михаил завел двигатель, он повернулся и произнес:
— Я работаю на твоего отца уже пятнадцать лет. — Я посмотрел на него, а он на меня. — Никогда, ни разу за всю мою службу, куда бы нас не посылали, ни князь, ни пахан не сражались рядом с нами. Алик Дуров дрался в «Подземелье». Он убивал на этих улицах только потому, что был больным сукиным сыном. Он обращался с нашими людьми, как с собаками, одноразовыми солдатами для развлечения. Но ты, ты сражаешься вместе с нами с гордостью, как брат по оружию. Ты даешь нам повод для гордости за семью Волковых и за наше положение в Нью-Йорке. — Он оглянулся, молча кивнув быкам, и добавил: — Ты ведешь нас с тех самых пор, как вернулся. И каждый из наших братьев здесь, и остальные солдаты братвы последуют за тобой даже в ад. — Михаил поерзал на сиденье: — Когда-нибудь ты станешь лучшим паханом, который у нас когда-либо был, сэр. И я буду гордо стоять рядом с тобой. Мы все будем.