Оставив ключ на выступе, я взялась дрожащей рукой за перила и начала осторожно спускаться. С каждым шагом по деревянной лестнице мое сердце билось все громче и громче.
Когда стали видны просторы темной комнаты, и мой взгляд упал на неподвижного Заала Коставу, мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не спешить и просить его проснуться.
Я не слышала его дыхание. Он лежал ко мне спиной, его большое тело свернулось в позу эмбриона, как будто боль была слишком сильной, чтобы ее перенести. Его окровавленные и разбитые руки и ноги были абсолютно неподвижными.
Реальность накрыла меня с головой — он мертв.
Дерьмо! Чем Джахуа его накачивал? Неужели того, что вышло из его организма за последние две недели, было слишком много для человека? Даже для такого грозного человека, как Заал?
Сложив руки на талии, я молча подошла к его коматозному телу, вздрогнув, увидела цепи, которые так крепко держали его на месте. Его загорелая кожа была бледной, и, наконец, убедившись в том, что он умер, я упала на колени рядом с ним, и мои плечи опустились.
Я наблюдала за этим человеком в течение нескольких недель, долгие часы, проведенные в восхищении, и как бы я ни старалась, я не могла его ненавидеть. Я хотела, чувствовала себя обязанной… но, черт возьми, это было невозможно.
Как кто-то может ненавидеть человека, который настолько сильно сломлен? Человека, который никогда не знал любви? Человека, наполненного такой болью? Мужчину, которого держали в темноте в цепях?
У меня возникло желание. Мне нужно было прикоснуться к нему. Я должна была.
Что-то внутри меня подтолкнуло протянуть к нему руку. Никто не должен умирать таким образом. Одиноким, без заботы человека, предлагающего уют в последние часы.
В моем сознании стала всплывать та скудная информация, которую я услышала о его жизни. Сейчас ему двадцать девять. Это означало, что он перенес более двадцати лет экспериментов в роли подопытной крысы. Двадцать один год служения человеку, который стал причиной гибели его семьи. Двадцать один год ему приказывали убивать любого на своем пути.
Подняв руку, я нерешительно положила ее ему на бицепс. Я задохнулась от холода его кожи. По ощущениям она была словно лед. Мои глаза закрылись, когда я вознесла молитву к Богу, чтобы спасти его темную душу. Открыв их снова, я изучила огромное количество татуировок, порезов и шрамов, а также каждый дюйм его сильных мышц.
Я никогда не видела никого, похожего на него. Он был… он был идеальным. Но в то же время дико несовершенным.
Моя рука скользнула дальше по его телу. По ярко окрашенному черепу, вытатуированному на его спине. Лука рассказывал мне, как владельцы ГУЛАГа хотели, чтобы бойцы выглядели более агрессивно, используя спортивные зловещие татуировки. Казалось, что Леван Джахуа разделял ту же прихоть. И они работали. Картины смерти сделали его похожим на самые страшные кошмары.