Подойдя к стене, я прижал ладони к холодному твердому камню и закрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание. Но эта комната пробудила во мне старые чувства. Я ощущал себя, как он — Рейз. Я чувствовал себя бойцом 818. Я чувствовал, что грузинский ГУЛАГ приносит смерть. Лука, чертов Толстой, был для меня незнакомцем. Князь нью-йоркской русской братвы был совершенно незнакомым человеком.
Те чувства, как убивать, как правильно расположить мои кастеты, причиняя больше боли, кружили в голове… и я, бл*дь, принял это. Это было знакомо… это было похоже на… меня.
Внезапно чья-то рука схватила меня за плечо. Ощущая знакомое нападение охранника ГУЛАГа, который на протяжении стольких лет использовал меня, избивал, возвращая меня к тому потерянному ребенку, которым я был раньше, я повернулся и схватил под руку шею подлеца, разбивая его спину о стену. Красная пелена затуманила мои глаза, я стиснул зубы и поднял его от пола.
Никто не причинит мне боль снова… никогда. Теперь я был сильнее, жестче. Я, безусловно, стал чертовски холодным убийцей.
Ногти сгребли мою кожу; хриплое дыхание наполнило мои уши. Но мои руки сжались крепче, знакомое ощущение забираемой жизни наполняло меня.
Хрипы сукиного сына в моих руках начали слабеть, и я крепче сжал его, почти ломая шею. Этот ублюдок умрет. Он не станет больше насиловать меня. Не будет толкать меня в клетку и заставлять убивать другого невинного ребенка. Я тоже был невинным ребенком. Этот ублюдок умрет. Эта мразь умрет медленно, мучительно, от моих рук. Они больше не притронутся ко мне. Они больше не засунут меня в этот чертов ад…
— Лука!
Слишком сконцентрированный на убийстве, на порыве, который возник с ощущением замедляющегося пульса на шее, я не слышал, как открылась дверь позади меня. Мой разум был чертовым слайд-шоу с изображениями, испорченными изображениями моих убийств; дети просят пощадить их жизнь, охранники направляют мне в лицо оружие, если я не прикончу этих детей. Боль, пытки, изнасилование, кровь, так много гребаной крови…
— Лука, остановись! — далекий, но знакомый голос прорвался сквозь мой бурный разум. Я покачал головой.
— Лука, опусти его.
Голос был успокаивающим. Я знал этот голос. Этот голос заставил мое сердце замедлиться. Это меня успокоило… кто… что?..
— Лука, любовь моя. Вернись ко мне. Я здесь. Вернись. Борись с воспоминаниями. Сразись с ними, просто вернись.
Ки… Киса… моя Киса?.. Мои глаза закрылись на успокаивающий голос, и в моей голове вспыхнули новые воспоминания… мальчик и девочка на пляже… целовались… занимались любовью… голубые глаза… карие глаза… одна душа… любовь потеряна… любовь найдена… свадьба… любовь… так много любви…