Прошло почти шестьдесят лет, ничтожный срок для бессмертных по людской мерке камней, — но напрасно пытался Алексей уловить знакомые очертания, зацепиться за них отчаянным взором, хотя перед внутренним — стояли, как наяву: простые и родные, сверху от солнца белесые, снизу с мокрой полосой отступившей волны… Нет. То ли вода поднялась и затопила их, то ли, наоборот, ушла без возврата, обнажив незнакомые раньше формы…
Его тошнило, мучительно стучало в голове, осенний свет заметно тускнел — сколько он простоял тут, на этом островке погибших воспоминаний, отзвучавших голосов? Неверно ступая, побрел по трескучей гальке влево, где по-прежнему громоздились вдоль бетонной стены неведомого завода вековые, скотству человеческому неподвластные валуны; стал зачем-то упорно лезть по ним, карабкаться на высокие, соскальзывать с покатых, спотыкаться о низкие, нашел неглубокую расселину, сполз туда, скрючился… Что происходит? Господи, что происходит со мной?
…Кромешная тьма прорезалась жалко метавшимся из стороны в сторону белым пятнышком света и далеким знакомым голосом:
— Алексей Саныч! Алексей Саныч! Отзовитесь! Вы здесь?! Алексей Саны-ыч!
«Аля», — равнодушно понял он и тихо, тяжело простонал.
Голова жарко пульсировала, зато оледеневшие руки отказывались повиноваться, ноги ломило, в спину будто кол воткнули. «Ну, не алкоголизм же у меня — чтоб с такой маленькой фляжки… Сколько там было… Нет, не могу…». Он снова коротко взвыл, но слова не шли — язык не слушался, лежал, как чужой, — сухой и шершавый, словно у околевающего пса.
— Я слышу вас, слышу! Где вы?! — зашуршавшая было в противоположном направлении галька затихла — и мелкие женские шаги повернули к нему: — Вы упали? Вам больно?! Ответьте что-нибудь!!! — в Алином голосе отчетливо слышались слезы.
Он смог только протянуть на низкой ноте первую букву ее коротенького девчоночьего имени — но помощница быстро сориентировалась, и теперь пробиралась уже целенаправленно к пострадавшему, луч фонарика несколько раз мазнул его по лицу… Потом — тепло ласковых рук, мимолетные прикосновения волос, будто мягкий порыв весеннего ветра — запах духов, успокаивающее бормотание. Алексей сумел подняться, безвольным кулем навалившись на ее хрупкое надежное тело, женщина обхватила его поперек туловища, осторожно, шажок за шажком повела по крутым лбам гладких древних валунов, помнивших каменный век, и Золотой — помнивших… Онемение постепенно отпускало оживающий язык, проклевывалась полувнятная речь — «Алечка… Аленька моя…» — шептал он, стараясь причинять ей поменьше неудобств. Острый луч фонарика уверенно резал прозрачно-ледяную безлунную ночь. За последней ветлой острие света наткнулось на ярко-алое пятно — это ждала их обоих Алина маленькая верная машина.