— Иван, почему ты молчишь? — спросил пожилой мужчина, немного нахмурившись. — Обычно ты более любознателен и задаешь много вопросов. Я думаю, сейчас именно та ситуация, в которой подобный навык был бы вполне уместен.
— Я боюсь задавать вопросы, потому что могу получить на них ответы, которые мне не понравятся, — прежде чем подумал, машинально ответил я и тут же прикусил язык.
«Это очень взрослая фраза, она нетипична для ребенка. Следует быть более осторожным».
Мастер нахмурился, и я почувствовал его злость, которая, слава Спасителю, была направлена явно не на меня.
«Так, что еще за Спаситель? — непроизвольно подумал я и напряг память. — А, местное божество! Ну, ясно».
— В таком случае задавай их, — сказал Феофан. — Воин должен смело смотреть в лицо своему страху.
— Да-а? — задумчиво протянул я и решился. — Хорошо. Тогда расскажи мне, что произошло в комнате деда? Почему ты убил тех людей? Из-за чего мы уехали из поместья? Как прошел мой ритуал? И куда мы направляемся?
«Надеюсь, благодаря его ответам мне удастся узнать, как в моем теле появился нежданный „подселенец“, а это поможет выработать дальнейшую стратегию действий».
Что-то внутри содрогнулось от этой мысли. «Холод» внутри явно говорил, что это именно я — «подселенец».
«Как же так? — подумал растерянно. — Как?»
Перед глазами пронеслись картины — воспоминания умирающего от холода человека.
«Хорошо, пусть я умер. Но как попал в тело Ивана? Убил его?» — Я непонятным образом стал обращаться к «холоду».
— Что последнее ты помнишь? — спросил наставник, прерывая мои мысли и требовательно глядя на меня.
Мне показалось, что его морщинистое лицо после этой фразы как-то значительно постарело.
Я сглотнул, схватился за ремень безопасности. Говорить отвлекшемуся от дороги наставнику о том, как я насмерть замерз в другом мире, а потом очутился в теле его воспитанника, явно не стоило.
— Помню, как спускался по каменной лестнице, — отыскав последнее воспоминание мальчика, произнес я. — Шел с отцом в ритуальный зал. — Я замолчал, пытаясь вспомнить еще хоть что-то, но тщетно, воспоминания прерывались. — И все. Потом очнулся в комнате деда.
Старик, слава Спасителю, повернулся к дороге и, сжав сухие губы, решительно сказал:
— Ты умер.
Он меня ошарашил, ничего не скажешь.
«Знает, что я „подселенец“, и все равно относится ко мне, как и прежде? Не может быть!»
— Ритуал показал, что ты являешься обычным человеком, и отец убил тебя.
«А, нет. Не знает», — с облегчением подумал я и, встрепенувшись от осознания сказанного, недоверчиво добавил:
— В таком случае почему я жив?