Владимиров потянул на себя ручку, но тяжелый шлюз не поддавался, доводя до предела и без того возбужденные нервы старика. Вопросительно посмотрев на Костенко, который как-то недобро улыбался, Владимир Анатольевич прошептал:
— Открой, кретин! Почему ты стоишь истуканом? Перед тобой глава государства!
— Что ты сказал? — сощурился Костенко. — Громче давай.
Костенко знал, что президент не спасется.
Более того, Костенко был тем, кто мог вершить его судьбу. От смерти Владимирова отделяло одно нажатие кнопки. Костенко хорошо запомнил, как президент говорил с ним в повелительном тоне во время досмотра у забора, и это оставило неприятные воспоминания. Костенко хотел расквитаться.
— Ты мне попку не захотел показывать, — улыбнулся Костенко, — и умрешь за это.
Президент расширил глаза от удивления, и стиснул зубы, ощутив нарастающее в груди давление.
— Что ты несешь, гомосятина?! Живо помоги мне открыть дверь!
— Нет, — Костенко скорчил грустную гримасу, и, не без удовольствия, нажал на кнопку блокировки замка.
Услышав щелчок, зараженные вскрикнули синхронно, устремив взгляды к секции обеззараживания. Они сорвались с мест, мигом ворвавшись в помещение, и президент, став хватать ртом воздух, прижался спиной к шлюзу. Сердце пронзила острая вспышка боли, президент побледнел от ужаса, крикнув:
— Уходите, ублюдки! Меня нельзя жрать! Валите!
Зараженные, не поняв и слова, кинулись на президента, став рвать его и терзать. Они вцепились в него, кусая, и руками рвали на нем одежду вместе с кожей. Ужасающий вопль президента эхом разнесся по всему медблоку. Совсем скоро сознание жертвы стало угасать, и, умерев, к счастью, от инфаркта, она ничего больше не почувствовала.
Костенко с улыбкой наблюдал за тем, как смотровое окно в шлюзе забрызгивало капельками крови.
Васильков подкрался к нему сзади, и прислонил к затылку холодное дуло пистолета, что моментально стерло улыбку с лица Костенко. Пока Костенко наблюдал за смертью президента, Васильков незаметно достал пистолет из кобуры, оставленной на вешалке. Пульс участился, даже не смотря на то, что Васильков с оружием выглядел не угрожающе и даже смешно. Причин выстрелить у него был миллион, что Костенко отчетливо понимал. Руки Василькова дрожали от волнения, и это очень хорошо чувствовалось, ибо сомнения в нем были сильны.
— Ты, мразь, не хочешь передо мной извиниться, прежде чем подохнешь? — проговорил Васильков, но при том таким пораженческим тоном, что это ничуть не напугало Костенко.
— А у тебя яиц хватит, пидор? — с нажимом спросил Костенко, практически не теряя уверенности в себе. — Ты же только в жопу давать можешь, куда тебе по людям стрелять?