Колокольчики громко зазвенели, стоило ей открыть дверь и попасть в тепло уютного кафе. В гардеробной сняла куртку, мазнула взглядом по своему отражению в зеркале, заприметив дикий блеск в своих глазах, нервно сжала пальцы и сделала глубокий вдох, пытаясь хоть немного привести нервы в порядок. Всегда яркая, уверенная и целеустремленная Марго Герц боялась, словно последняя трусиха, встретиться с матерью и посмотреть в ее глаза, но она ни капли не стыдилась своего страха.
Сделав еще один глубокий вдох, она наконец-то решается и проходит в зал, где тут же замирает взглядом на женщине с практически седыми волосами и морщинами вокруг глаз. Наталья заметила ее сразу же. Стоило девушке появиться в кафе, как ненавистный взгляд тут же застыл на красивой миниатюрной блондинке. И сейчас даже больше можно было увидеть в ее эмоциях зависти, ведь ее «доченька» жива, и сияет еще ярче, чем прежде.
Рита в который раз за сегодня сделала глубокий вдох и наконец-то подошла к женщине, которая по воле Божьей называлась ее матерью.
- Жива, ну, надо же, какая неудача, - послышался прокуренный голос женщины, и та обвела взглядом Риту.
- Знаю, ты бы хотела, чтобы было иначе, - совершенно уверенная в себе, произносит девушка и с грацией кошки садится на свободный стул. - Только не понимаю, почему? Я ведь не тревожу тебя, не прошу присутствия в своей жизни, чем же так мешаю своей… тебе? - она хотела сказать «свое маме», но побоялась снова увидеть насмешку.
- Знаешь, детка, меня бесит одно твое присутствие в этом мире…
- А что же не добили три года назад? Думаю, вы уверены были, что я подохну на улице.
- Ты оказалась живучей. Я вот все не пойму никак, что же Бог тебя так бережет?
Марго прикрыла глаза и почувствовала, как по телу побежали мурашки, вдруг так захотелось вернуться в машину к Максу, утонуть в его объятиях и забыть все, как страшный сон.
- Нужно было делать аборт, чтобы мир не загрязнять…
- Господи, - едва слышно прошептала Рита и, вскинув взгляд, прошептала. - Я хочу знать, кто мой отец.
Наталья на миг замерла, глядя точно в глаза дочери, а потом, хмыкнув, произнесла:
- Будь уверена, он такой же мерзкий тип, как и ты. - Маргариту начала колотить дрожь от слов этой женщины, от одного ее вида и нахальной улыбки.
Она не понимала до сих пор, как можно ненавидеть собственное дитя, винить его в рождении, желать смерти. Так больно ей было снова, как и прежде, три года назад. Или пятнадцать лет, в первую их встречу. Боль не притупляется – абсолютно.
- Хотя, мне кажется, что ты еще хуже, из-под одного крыла, да под другое, судя по твоим шмоткам…