— Так, давай домой, живо! — Он подцепил перепуганную жену под локоть и чуть ли не бегом потащил в дом, озираясь по сторонам, ломая глаза о поверхность с каждой минутой густеющего тумана. Дух перевел только тогда, когда оказался за дверью, а за спиной лязгнул засов.
— Ставни… — он кивнул, отклеился от стены и прошел в дом. Ставни снаружи, за маленькими подслеповатыми окнами. Хорошо еще открываются рамы внутрь дома…
Перед первым окном он немного помедлил, держась за шпингалет. За стеклом клубилась белая муть. Осторожно, как сапер, приподнял шпингалет и открыл рамы, в лицо дохнула холодная сырость. Мертвая сырость — никого в ней не было, он знал точно.
— И кого же вы к нам привели, Вадим Леонидович? — он бурчал себе под нос, а руки шевелились сами, открывали окна, закрывали ставни. Спать-то спокойно хочется… — Или, все же, вы сами здесь постарались? Интересные дела… интересные…
Ему снилось что-то страшное, он пытался порвать паутину сна и родиться снова, но сон не отпускал. Маленькая смерть каждую ночь, настолько привычная, что даже желанная. А ведь стоит хоть одному из неведомых механизмов, запрятанных в красном сумраке человеческого мяса дать сбой — и последствия известны: остановка дыхания, сердца, летаргический сон… Настолько уже привыкли просыпаться благополучно, что не задумываемся, как близко подходим каждой ночью к неведомой черте, за которую раньше или позже заглянет каждый.
Душный полумрак, пропитанный пылью, разгоняемый лишь багровыми всполохами и пахнущий дымом от перегретой изоляции.
— Этого больше нет!
— Да кто тебе такую фигню сказал? Это есть и останется с тобой навсегда.
— Я все сделал!!!
— Ага, сделал он. Сам-то понял, что ты натворил, придурок? Да нет, фигня, ты обрек на гибель полсотни человек. Хотя, я не против, а вот тебе тяжко…
Запах проводки ест глаза, оседает жженой пластмассой в носоглотке, от него першит в горле. Бункер. Комплекс, которого уже нет.
— А как же те, остальные? Я же им помог! Я освободил их, и их было больше, чем жителей деревни!
— Ну молодец, молодец… Что ты нервничаешь? Все равно ничего не исправишь. За их освобождение тебя ждет награда — там, за порогом. — Голос холодный, безразличный. Но сквозь лед призрачно просвечивает злой сарказм. — Если, конечно, будет он для тебя, порог этот. Как сам-то думаешь?
Вот на это он ответить не может. Отчаянно пытается убедить сам себя, что не понял вопроса, но глупо самому себе лгать… Все он понял. И даже знает, что неведомый собеседник не врет.
— Кто ты?
— А ты сам — кто?
— Как?..
Он вглядывается в дымный мрак. Щитовая. Та самая, в которой все решилось.