Большой оратор был тот адвокат, а в беседе с такими, – терпеливо подумал Жабо, – нужно сто пудов терпения. Они – вроде крана для горячей воды: сначала идет холодная, и долго.
– А второе – постепенность, – продолжал адвокат. – Нет такого трудного предприятия, которого нельзя было бы одолеть секретом постепенного воздействия… Для наглядности обратимся к литературе: кто такой был Дон Жуан? Не байроновский, нет, вы попробуйте вообразить себе настоящего, «исторического» Дон Жуана: Хуан Тенорио, сын захудалого помещика из окрестностей Севильи, мот и бретёр, но совсем не Адонис. Чем он брал? Тысяча три жертвы в одной Испании, не считая заграничных, и в том числе такие недотроги, как донна Анна: чем он их победил, одну за другой?
(Этот адвокат хорошо знал по-испански и выговаривал «донья Ана».)
– Я утверждаю: не магнетизмом, – продолжал он, – а исключительно постепенностью. Донна Анна говорит: не хочу вас слушать, «нельзя!». А Дон Жуан спрашивает: а почему «нельзя»? И готово: через два дня она уже слушает. Но есть у нее второй окоп: на свидание ночью ни за что не приду – уж это действительно нельзя! Он опять: а почему «нельзя»? И через три дня, уже на тайном свидании, он начинает применять ту же фразу к поцелую руки, к поцелую щеки, потом постепенно к каждой пуговке или пряжке ее многосложного наряда…
Тут Жабо потерял терпение:
– Но ведь то была каждый раз одна донна Анна, а не две сразу! не мать и дочь!
– Разница, если вдуматься, только в том, что слушали вашего друга две пары ушей, а не одна, – возразил адвокат. – Ведь влюблены в него были, несомненно, обе. Очень легко могу себе представить все стадии развития этого милого романа на троих. Сначала, скажем, сидели они втроем на скале, где-нибудь на берегу моря, луна и прочее, он сидит посередине. Взял обеих за руки, маму Нюру за правую, дочку Нюту за левую, держит и не выпускает. В первый раз они, впрочем, высвободили руки, мама Нюра даже, вероятно, погрозила ему пальцем: нельзя. А он обиделся, огорчился: почему нельзя? Докажите. Конечно, нельзя доказать. В следующий раз руки остались у него. Через месяц уже его руки вокруг обеих талий, сначала без прижима, потом «с»… Не стоит продолжать, можете и сами дополнить, мне тошно. Вы говорили давеча: как же могло это никому не броситься в глаза? «Бросаются в глаза» только резкие, внезапные перемены: а постепенность, напротив, – залог полного камуфляжа. Вероятно, уже давно они втроем проводили афинские ночи – содомские ночи, если хотите, – по разным гостиницам, и в той именно обстановке, которую мне описывал, задыхаясь, несчастный Ровенский, обманутый муж и оскорбленный отец… брр! А на завтра, на людях, при вас, ни намека нескромного, ни лишнего прикосновения, только невинно влюбленные женские глаза… Сам-то ваш Сергей, конечно, ничуть не был «влюблен».