– «Гость? Хоть головой об стенку!» – перевел Владимир. – Делай, что хочешь?
Анна Михайловна засмеялась:
– Верно! Вы знаете идиш? А иврит?
– Беру уроки…
– Стало быть, вы таки сионист?
– А разве грешно быть сионистом?
Тут веселая Маруся и тридцатилетний Руницкий с большой компанией гостей поднялись на крытую веранду, где стояло пианино. Было видно, как Маруся попросила Руницкого поиграть, тот сел за пианино и, окруженный молодежью, стал неплохо наигрывать романс «Утро туманное, утро седое…».
Кивнув на эту компанию, Анна Михайловна сказала:
– Маруся называет их «пассажиры». До какой степени интимности они путешествуют, не знаю. А Сережа, мой сын, делает на них эпиграммы. Вот про этого, например, – и показала на одного экстерна: – «Вошел, как бог, надушен бергамотом, а в комнате запахло идиотом».
Владимир рассмеялся:
– Талантливо. А где ваш Сережа? Мне нужно с ним побеседовать…
Неожиданно Маруся выскочила с веранды и, стуча каблучками, подбежала к матери:
– Маман, ухожу в парк на танцы, – и тут же Жаботинскому: – А мы читали ваш перевод «Ворона» из Эдгара По! – и продекламировала: – «Что за муки! Не могла мне глубь науки / Дать забвенье о разлуке с девой сердца моего…» Замечательно! А мне вы напишете стихи?
Владимир усмехнулся:
– «Каркнул Ворон: “Nevermore”».
Анна Михайловна расхохоталась, а Маруся обиделась:
– Вот вы какой! – И, дразня его, сказала матери: – Ладно, побегу переоденусь, невежливо идти в парк с кавалером, но в блузке, которая застегивается сзади.
Владимир шокированно замкнул лицо, а Анна Михайловна нахмурилась:
– Односторонний у тебя стиль, Маруся.
Но Маруся не отступила:
– Успокойтесь, маман. Я знаю границу.
– И докуда она? – спросила мать.
– До диафрагмы! – отрезала Маруся. – Аддио!
И – круто развернувшись, убежала, вновь цокая каблучками.
Вопреки своему зароку не поддаваться отраве влюбленности, Владимир неотрывно смотрел ей вслед – эти загорелые ноги… талия… высокий бюст… взлетающая при беге копна рыжих волос словно искрит под солнцем… И бежит она, как тургеневская барышня к возлюбленному – стремглав бежит к этому Руницкому, который уже ждет ее у калитки…
От этой картины у него даже дыхание пресеклось…
Видя интерес Владимира к дочке, Анна Михайловна на ходу сменила тему:
– Владимир, а откуда у вас этот псевдоним «Альталена»?
Отведя взгляд от Маруси, он с трудом пришел в себя:
– Простите… Что вы сказали?
– «Альталена», ваш газетный псевдоним. Откуда он?
– А… – сообразил Владимир. – Недоучившись в гимназии, я в семнадцать лет уехал в Берн, в университет, а оттуда в Рим – учился на юриста. И дабы было на что жить, писал оттуда в «Одесский листок» и «Северный курьер»…