– Не раз! И о вас думал, и об Анне Михайловне. Но хочу про ваших «пассажиров» спросить. Вы как-то сказали, что нет на Дерибасовской студента, кто с вами не целовался. Что это – «стиль» такой или взаправду правда?
Маруся нахмурилась и отрезала:
– А я вас, газетчиков, ведь не соблазняю, так вы и не беспокойтесь. Ну, а если бы и правда, так что?
– Да как-то много их…
– А вы на меня хорошо посмотрите, особенно в профиль, – и она развернулась боком, спросила требовательно: – Убыло?
Он вынужденно глянул на всю ее статную фигурку в облегающем вишневом бархатном платье и почувствовал, как у него снова ватно обмякают ноги – сдобы, той сдобы, которая не давала ему спать на тюремной койке, – нет, не убыло у нее ни в груди, ни в бедрах…
– Да не смотрите на меня так! – вдруг улыбнулась она столь мягко, что ямочки появились на персиковых щеках.
– Как, Маруся?
– Садитесь! – приказала она и круто повернулась к двери, в которую заглянула Анна Михайловна. – Маман, у меня гости.
– Извини, – неожиданно смешалась мать. – Вам прислать поужинать?
– Я сыта, маман, я же из гостей. Закрой дверь, je vous en pris.
Анна Михайловна исчезла, а Маруся подошла к Владимиру, севшему в угол дивана, решив загладить свою резкость, села рядом с ним и сказала просительно, как делают это все женщины:
– Расскажите что-нибудь…
Он задохнулся от ее близости:
– Про что, Маруся?
– Что хотите… – Она вдруг потянулась всем телом, сладко и томно, как усталый котенок, улеглась, поджав колени, на диване и положила свою огненно-рыжую голову ему на колени. – Про тюрьму. Это романтично? Только честно…
Он не знал, куда девать свои руки, но она спокойно взяла их и положила его левую – ладонью под свою щеку, а правую себе на волосы.
– Я слушаю…
Ее щека, еще не согревшаяся с холодной улицы, была прохладной и нежной…
– Нет, Маруся, тюрьма это не романтично, – каким-то не своим голосом, но честно ответил он.
– Тогда не нужно про это. А что-нибудь историческое. Я люблю историческое…
Он взял себя в руки – «историческое» это его территория. И даже усмехнулся:
– Ну, если историческое, то сначала. Вы знаете, почему мы зовемся «Израиль»?
Она промолчала, и он продолжил:
– В Библии сказано, как наш праотец Яков сражался с Господом Богом. Всю ночь ангел, посланный Всемогущим, боролся с Яковом, но не смог его победить. И тогда ангел благословил Якова и назвал Израилем, то есть «спорящим с Богом». Это было не порицание, а почетное звание, которое наша традиция превратила в имя всей нации. О чем это говорит? О том, что спор со Всевышним не является грехом. Да, когда-то Бог наказал нас, наслал на нас римлян, которые отняли у нас Эрец-Исраэль, Святую землю. Ну и что? Мы Израиль, мы исправим эту ошибку. Ваше еврейское имя Мириам?