А раз так, значит, до суда такое дело в любом случае не довести. Нам было известно, что это сделали «Шульц-88». Известно, кто и как бил. Мы знали даже, какой именно глаз выбили арбузнику. Но дальше по этим эпизодам мы никого не кололи — не было смысла.
Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:
Что еще? — дергал я информаторов. — Вспоминайте! Хоть что-то! Дайте мне хоть какую-то зацепочку! Хоть самый незначительный эпизод!
Парни мямлили и по сотому разу повторяли одно и то же. Прыгнули на двух черных на станции метро «Ломоносовская». Когда — не помнят. Ножом в тот раз не били: несколько ударов — и разбежались… Разогнали подростков-рэперов на станции метро «Проспект Большевиков»… На Литейном проспекте избили кавказца… на улице Марата — двух негров, но когда, тоже не помнит. Еще отоварили чурку на станции метро «Пушкинская»…
— «Пушкинская»?
— Ну да.
Сказали бы на «Садовой» или на «Площади Восстания» — махнул бы рукой. Там прыгают чуть ли не каждый день. Найти пострадавших нереально. Но «Пушкинская»? Станция-то, в принципе, очень тихая…
— Какой конкретно национальности был избитый? Не помнишь?
— А зачем мне? Чурка и чурка…
— Ну а хотя бы приблизительно — когда это было?
— Думаете, я дату записывал?
— Вообще ничего из того дня не помнишь? Ни даты, ни времени?
— Футбол в тот день был. Точно!
Странно, но я тоже помнил день того футбола. За некоторое время до того, как я ушел с работы в метрополитене, мне нужно было отдежурить в отделе. Уже было известно, что я перевожусь в УБОП, и это было чуть ли не последнее мое дежурство в метро. Выпало оно на 25 марта. В этот день в городе проходил матч «Зенит» — «ЦСКА». Короче, не дежурство, а полное безумие: драки, беспорядки, битые витрины, куча пострадавших и еще больше задержанных. Я записывать не успеваю: в отдел приходит по сотне человек в час. И среди них был молодой армянин. Парень — студент, чуть за двадцать. Отпизжен он был — смотреть страшно. Лицо, как подушка. Пришел с родителями, все трое — грустные.
— Что случилось?
— Шел на станции метро «Пушкинская». Сзади напрыгнули, отпинали. Пришел писать заявление.
Сразу было ясно, что это глухарь. Я ему предложил: посмотри, у нас тут куча задержанных. Может быть, кого-нибудь признаешь?
Он походил, порассматривал:
— Этот похож — но не точно. И этот похож — но тоже не точно…
А раз не точно, значит, пиздец. Я пытался родителей отговорить писать заявление. Говорил, что они должны понимать: вряд ли мы найдем виновных.
— Да. Мы понимаем. Но заявление все равно напишем.
Уперлись, и все. Ищите тех, кто избил сына! А где их искать? Я махнул рукой, принял у них заявление и вскоре перевелся в 18-й отдел. Теперь я бы и не вспомнил о том случае. Но тут, ребята говорят, что прыгали на черного, причем дело было на «Пушкинской» и происходило все днем.