Я зашел, с радостью сбросив с себя обычный груз сомнений и страхов. Я был рад оттого, что молодой человек был хорош собой, что инициатива исходила от него, что он был столь прямодушен и искренен. И вообще, это был мой день рождения, и я вполне мог считать нашу встречу подарком.
Мы отправились к нему домой, занялись любовью, пообедали; после обеда отправились в галерею Тейт, вечером – в Уигмор-Холл, а потом – опять в постель.
Мы провели вместе чудесную неделю: дни были полны событиями, ночи – интимной близостью; праздничная, пронизанная любовью неделя. Но ему было пора возвращаться в Штаты. Ни особой грусти, ни тем более отчаяния мы не испытывали; мы понравились друг другу, нам было хорошо, и, когда наша неделя закончилась, мы расстались без боли и ничего друг другу не обещая.
И хорошо, что я не думал о будущем, потому что после этого чудесного праздника любви у меня не будет секса почти тридцать пять лет[47].
В начале 1970 года журнал «Ланцет» опубликовал четыре моих письма редактору о пациентах с постэнцефалитным синдромом и их реакции на леводопу. Я полагал, что только врачи прочитают эти письма, и был очень обеспокоен, когда сестра Роуз Р., одной из моих пациенток, подошла ко мне с экземпляром «Дейли ньюс», которая, как оказалось, перепечатала одно из моих писем, да еще и поместив на видном месте.
– Это и есть ваша врачебная тайна? – спросила она, размахивая газетой перед моим носом.
Хотя только близкий друг или родственник мог по описанию опознать пациента, я испытал такой же шок, как и сестра моей больной; я и подумать не мог, что «Ланцет» уступит статью новостному агентству, полагая, что профессионально ориентированные тексты имеют ограниченное хождение и не становятся доступными широкой публике.
В середине 1960-х годов я написал некоторое количество более специальных работ для таких журналов, как «Неврология» и «Acta Neuropathologica», и утечек в новостные агентства не было. Но теперь, подняв тему «пробуждений» своих пациентов, я вступил в более обширную область и столкнулся с весьма деликатной, даже двусмысленной проблемой различия между тем, что можно говорить, а что говорить нельзя.
Конечно, я не смог бы написать «Пробуждения» без поддержки и разрешения самих пациентов, которых не оставляло чувство, что общество их бросило и забыло; они хотели, чтобы все узнали их истории. Тем не менее, после истории с «Дейли ньюс» я сомневался, стоит ли мне печатать «Пробуждения» в Штатах. Но одна из моих пациенток проведала о выходе английского издания и написала об этом Колину. Тот послал ей экземпляр. Так всем все стало известно и в США.