Вечером она ждала меня и приветствовала мое появление, мурлыкая, выгибая спину и потираясь о мои ноги. Когда кошка поела, я, по своей излюбленной привычке, устроился со своим обедом на диване у окна, выходящего на крыльцо, и стал есть. Кошка прыгнула на стол, стоящий на крыльце, и, не отрываясь, смотрела.
Когда я пришел с работы на следующий день, я вновь положил ее рыбу на пол, но на этот раз по какой-то причине кошка есть не стала. Я поставил еду на стол. Она туда запрыгнула, но не приступала к еде, пока я не сел на свое место и не принялся обедать. Так мы и стали есть – параллельно и синхронно. Это был замечательный ритуал, в основе которого лежало чувство товарищества – чувство, которое чаще связывает человека с собакой, но не с кошкой. Но эта кошка полюбила мою компанию. Через несколько дней она стала ходить со мной на пляж и сидеть там около меня на скамейке.
Не знаю, что она делала днем, хотя однажды она принесла мне маленькую птичку, и я понял, что она, как и положено кошкам, охотится. Но когда я находился в доме, она оставалась на крыльце. Я был очарован и восхищен этим сосуществованием биологических видов. Наверное, именно так сотни тысяч лет назад встретились человек и собака.
Когда в конце сентября похолодало, я отдал кошку (я назвал ее Пусс, и она реагировала на это имя) друзьям, и она счастливо прожила у них следующие семь лет.
В лице Хелен Джонс, которая жила по соседству, мне повезло найти замечательную стряпуху и отличную горничную, которая приходила ко мне один раз в неделю. Когда она являлась утром в четверг, мы вместе отправлялись в Бронкс по магазинам, и первым на нашем пути был рыбный магазин на Лайдиг-авеню, которым владели два брата-сицилийца, похожие как близнецы.
Когда я был ребенком, к нам в дом по пятницам приходил рыбный торговец, приносивший корзину, полную карпа и прочей рыбы. Моя мать варила купленное, присыпала приправами, молола в мясорубке и делала целое блюдо фаршированной рыбы, которая вместе с салатами, фруктами и халой поддерживала наши силы в шабат, когда готовить было запрещено. Братья-сицилийцы с Лайдиг-авеню с радостью продавали нам карпа, белую рыбу и щуку. Я понять не мог, как удается Хелен, добропорядочной христианке, регулярно посещающей церковь, так хорошо готовить еврейские деликатесы; но ее искусство импровизации было столь значительным, что фаршированная рыба, которую она готовила (она называла ее «фильтрованной рыбой»), ничуть не уступала той, что готовила моя мать. С каждым разом Хелен все больше совершенствовала «фильтрованную рыбу», что с удовольствием отмечали мои друзья и соседи, а также ее друзья-христиане; мне нравилось думать о том, с какой жадностью они уплетают еврейскую фаршированную рыбу на своих баптистских посиделках.