К сожалению, на этом этапе все получилось не так, как мы планировали. Нам требовался более обширный материал по результатам ректальной биопсии, но в нашем распоряжении его не было.
Продолжать исследования у нас возможности не было, и мы с Иваном размышляли, отозвать наши тезисы или нет. В конце концов мы их не отозвали, полагая, что другие специалисты смогут изучить нашу проблему и будущее решит. И будущее решило: «открытие», которое, как я полагал, принесет мне имя в невропатологии, оказалось просто предположением.
В Гринвич-Виллидже я снимал квартиру и, если не было особенно глубокого снега, на работу в Бронкс ездил на мотоцикле. Седельных сумок у меня не было, но был прочный багажник, к которому эластичными бинтами я мог прикрепить все, что угодно.
Моим проектом в сфере нейрохимии было выделение миелина, маслянистого вещества, которое окружает крупные нервные волокна, позволяя им с большей скоростью проводить нервные импульсы. В ту пору стояло немало открытых вопросов. Например: отличается ли структурно и композиционно миелин у беспозвоночных от миелина у позвоночных? В качестве экспериментальных животных я выбрал земляных червей. Я их всегда любил, тем более что они имеют гигантские, обильно покрытые миелином проводящие нервные волокна, позволяющие червям в момент угрозы производить быстрые движения (именно по этой причине десять лет назад я выбрал земляных червей в качестве объекта, когда изучал результаты воздействия триортокрезилфосфата на миелиновые оболочки).
По отношению к земляным червям, жившим в саду колледжа, я учинил настоящий геноцид – чтобы получить приличную порцию, мне нужны были тысячи экземпляров. Чувствуя себя неким подобием Марии Кюри, которая ради получения одного дециграмма чистого радия перелопатила тонны уранита, я научился одним быстрым движением вырезать нервный ствол и церебральные ганглии, которые потом, набрав нужное количество, я собирался разделить на фракции и обработать в центрифуге.
Я аккуратно записывал все свои действия в лабораторном журнале, большой зеленой тетради, которую иногда брал домой и над которой размышлял по ночам. В конце концов это меня погубило – однажды я проспал и, забыв толком привязать к багажнику тетрадь, которая к тому моменту уже содержала детальные данные за девять месяцев экспериментов, потерял ее на скоростном шоссе, идущем через Бронкс. Съехав на обочину, я обернулся и увидел, как мою тетрадь лист за листом уничтожает поток несущегося транспорта. Два или три раза я пытался броситься к тетради и спасти ее, но это было безумие – машины мчались одна за одной плотным потоком. Беспомощный, я стоял и смотрел, пока тетрадь не погибла окончательно.