– Ненавижу эти жердины, – заметила Шарлотт старику, указывая жестом на две стеклянные щепки. Эти здания отказались вступать в ОВНМ и даже в Ассоциацию Мэдисон-сквер. Шарлотт воспринимала это как личное оскорбление, так как сама помогала объединить здания вокруг бачино в действенный союз с ОВНМ, наподобие кольца городов-государств вокруг небольшого прямоугольного озера.
Старик мельком взглянул на нее.
– Деньги, – сказал он.
– Верно.
– Я удивляюсь, почему они до сих пор не упали.
– Я тоже. Но уже наклонились. Могут рухнуть.
– А нас заденут?
– Не думаю. Наклонены они на восток, видите? Как падающие башни из денег.
– Выглядит опасным. – Он присмотрелся в сторону востока. – Сейчас там темно, но, кажется, там внизу есть здания, на которые они могут упасть.
– Конечно, есть, – подтвердила Шарлотт. – Просто ночью не видно, что где. Мне это нравится. Красиво, правда?
– Красиво, – он кивнул.
– Как всегда.
В ответ на это он нахмурился, а потом покачал головой:
– Не всегда.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду в день, когда все ушло под воду. – Нет. Это не было красиво.
– Вы это видели? – изумленно спросил Роберто, поднимая голову.
Старик посмотрел на него, потер скулу.
– Да, видел, – ответил он. – Начало Второго толчка. Прорыв Стены Бьярке. Мне было столько лет, сколько тебе сейчас. Ты, наверное, и представить не можешь, что я был такой молодой.
– Не-а, – согласился Роберто.
– Ага, был. Как ни трудно в это поверить. Мне и самому-то не верится. Но я знаю, что это правда, потому что помню, как это было.
Он потер правую щеку, невидящим взглядом посмотрел вниз. Остальные переглянулись.
– Все думали, это произойдет постепенно, – проговорил он, – и в боро так и получилось. Но лет за сто до этого была построена штормовая стена – Стена Бьярке, защищавшая Нижний Манхэттен от наводнений. И она сработала. Она была как дамба. На разных участках была разной, потому что ее приходилось помещать везде, где это возможно. И удивительно, но все это удалось сделать. Стена огибала весь юг острова от Риверсайд-Уэста, вдоль Бэттери-парк, до восточной стороны здания ООН, где оно делило пополам подъем к Центральному парку. Двенадцать миль. В ней имелись промежутки, в которые выходили улицы, и на случай наводнения там могли опускаться ворота. Их опускали несколько раз, и все вроде бы работало. Но максимальный прилив становился все выше, и ворота приходилось опускать все чаще и чаще. Такая же проблема была в Лондоне с барьером Темзы. Когда стену закрывали, мой папа выводил меня на дорожку по ее верху в районе 33-й улицы. Бывало, еще Гудзон бушевал, и всюду были видны барашки. А вода поднималась так высоко, что мы видели, как она становилась даже выше, чем город. И можно было потерять равновесие, если посмотреть в одну сторону, потом сразу в другую. От этого практически поднималась тошнота. Потому что вода была выше земли. Просто не верилось, что такое возможно. Людей буквально качало: они либо смеялись, либо плакали. Это было нечто.