Тяжелые времена. Тяжелые годы. Потом они прошли, наступил покой, что-то вроде забвения. Уже шестнадцать лет – как такое возможно? Куда ушло все это время? Скоро будет двадцать, и весь этот покой никуда не делся.
Каждый вечер он возвращался к себе. А она однажды ночью пришла и обняла его так крепко, что он будто ощутил, как ребра прижались к внутренним органам. Он не понимал, что это значило. Он был крупнее ее, но она была сильнее. Он попробовал сопротивляться, но затем понял, что так она пыталась завести разговор, который у них никак не выходил. Никто из них не был силен в таких разговорах. Ее родным языком был берберский, его – сербскохорватский. Но сейчас это не имело значения.
Может быть, им и не нужны были слова. Спали они в ту ночь в разных комнатах. Прошло еще несколько дней. Одну ночь она проспала рядом с ним на его кровати, молча. После этого они спали вместе каждую ночь, едва прикасаясь друг к другу, лежа в пижамах. Осенние дни становились короче, ночи – длиннее. Бывало, Владе просыпался посреди ночи, поворачивался на другой бок и видел, как она лежит на спине. Как будто вообще никогда не спала. Она поворачивала к нему голову и смотрела на него – а он видел в темноте только белки ее глаз. Настолько черной и блестящей была ее кожа: она словно сияла черным в ночи. О чем бы она ни думала – об этом лишь один бог мог ведать, – он видел, что она хотела оставаться в бодрствующем состоянии. Однажды он положил ладонь ей на предплечье. От нее веяло теплом, как и когда-то. Она приблизила к нему лицо, и они поцеловались, коротко, скромно, сложив губы трубочкой, словно по-дружески. Она смотрела на него, будто читая мысли. Она перекатилась к нему на бок и оттолкнула на спину. Они лежали, дыша друг другом, держась друг за друга, как утопающие, которые медленно идут ко дну. Так она лежала с час, какое-то время будто спала, но в основном нет – просто молча лежала, пока не откатилась от него на спину.
* * *
Одним солнечным днем в конце октября она отбуксировала баржу обратно в Кони-Айленд. Владе поехал с ней, привязав свою лодку к барже, чтобы на следующий день самому вернуться в город.
Как и раньше, до «Фёдора», до берега оттуда было далеко. Мелководье под ним, пожалуй, было мутнее обычного, а береговая линия на севере казалась более потрепанной. Став на якорь, они вместе с парой членов экипажа сели в одну из лодок Айдельбы и отправились по Оушен-паркуэй, туда, где теперь из океана выдавался Бруклин, – чтобы осмотреться. Канал оказался сильно засорен, поэтому двигались они медленно.