На следующий день, 9 июня 1873 года, Кауфман с триумфом вступил в Хиву.
Однако осуществленное наконец-то Кауфманом покорение Хивы отнюдь не проходило так легко и безоблачно, как это может показаться при столь кратком изложении событий. Отряды выступили на этот раз не зимой, а весной, здраво рассудив, что, хотя Бекович с людьми и пострадал изрядно в пути от жары, однако же до Хивы дошел. Тем не менее русскому солдату пришлось и в этом походе вынести страдания в полной мере. Красноводский отряд, выступивший к Хиве под руководством полковника Маркозова, и вообще вынужден был вернуться. Возглавлявший туркестанскую колонну генерал Кауфман в один из моментов также был близок к тому, чтобы отдать приказ о возвращении. Для иллюстрации можно привести свидетельство прусского офицера, следовавшего с одной из колонн.
Прусский поручик 8-го гусарского полка Штумм, бывший военным наблюдателем, в письмах своих, напечатанных в «Северо-Германской Всеобщей Газете», в частности, писал: «Переход, совершенный войсками… по знойной песчаной пустыне, при совершенном отсутствии воды, представляет собою, быть может, один из замечательнейших подвигов, когда-либо совершенных пехотною колонною с тех пор, как существуют армии. Переход от Алана до Кунграда навсегда останется в военной истории России одним из славных эпизодов деятельности не только кавказских войск, но и вообще всей русской армии и, в особенности, беспримерно мужественной, выносливой и хорошо дисциплинированной русской пехоты».
В другом письме он писал: «Нужно представить себе, что вода, имевшаяся в ничтожном количестве, была солона и, вследствие продолжительной перевозки, вонюча, мутна, нередко черна и нагрета почти до степени кипения; нужно принять в соображение, что даже и такой воды было немного, при той невообразимо изнуряющей жаре, от которой изнемогали люди, шедшие под ружьем и в амуниции; надо еще прибавить к этому, совершенное затишье в воздухе и тридцать восемь, а не то и сорок градусов жары. В виду всего этого всякий принял бы за сказку или вымысел тот факт, что при подобных условиях, пехота на второй день перехода еще поделилась своим запасом воды с изнемогавшею от жажды артиллерией! А между тем — это истина!»
Терентьев так комментирует письмо Штумма: «Конечно, приведенные строки делают честь беспристрастию иностранного офицера, но для нас самих тут нет ничего нового, ничего удивительного. Это совершенно обыденный случай в жизни русского солдата, который и всегда поступает одинаково в подобных обстоятельствах. Можно было бы привести тысячи примеров тому, как солдат этот делился последней крошкой хлеба, последним сухарем, последним глотком воды из своей немудреной манерки и делился не только с товарищем, но и с пленным врагом!» Кстати говоря, поручик 8-го гусарского Вестфальского полка Штумм вместе со своим вестовым, ефрейтором того же полка Тебилем, также вели себя и в походе, и в стычках примерным образом. Поручик был награжден орденами Св. Анны 3 ст. и Св. Владимира 4 ст., а ефрейтор — знаком отличия военного ордена.