Комендант, однако, ответил торопливому майору, требовавшему сдачи крепости ранее объявления войны, следующее: «Желая пройти в Кабул, вы предлагаете мне сдать вам крепость Али-мечеть, прибавляя при этом, что войска ваши двигаются туда; на все это я сообщаю вам, что крепость Али-мечеть имеет своего хозяина, и если вы решаетесь придти, то идите». Майор не решился.
Эта странная выходка Каваньяри, должно быть, была навеяна многочисленными историями о взлетах наполеоновских маршалов, среди которых вращался его отец. Ему и в самом деле в скором времени суждено было взлететь высоко…
Двадцать третьего октября генерал Разгонов получил от Кауфмана письмо от 29 сентября, в котором было сказано, что «эмиру следовало бы принять английское посольство, если этим можно избежать войны, тем более, что по заявлению англичан, они посылали посольство для укрепления дружбы, и что пока эмир еще не знает, что от него потребуют. Не следует только заключать с англичанами никаких обязательств». В письме также говорилось, что в случае начала войны русская миссия должна испросить разрешения на отъезд у эмира…
Двадцать девятого октября Разгонов получил очередное послание Кауфмана от 13 октября с приказанием из Ливадии все-таки сидеть в Кабуле вплоть до особого приказания. Получая то и дело столь разноречивые приказания, для успешных действий при дворе иностранного государства, несомненно, должно было иметь особую дипломатическую закалку, каковой ни у Разгонова, да и у Столетова совсем не было.
Тридцатого октября в Ливадии в высочайшем присутствии состоялось особое совещание, для которого был вызван из Лондона и русский посол граф Шувалов. Ему поставили задачу всеми возможными способами смягчить позицию Англии по отношению к Афганистану и склонить ее к мирному решению разногласий.
В этот же день Кауфман получил телеграмму, в которой говорилось, что предложенный нам эмиром союз, как вовсе не соответствующий интересам России и направлению нашей политики, «Его Величеству угодно было отклонить» и что для обсуждения вопроса о дипломатическом воздействии на английское правительство и ограждения Шер-Али-хана был вызван из Лондона граф Шувалов.
Первого ноября Кауфман по ходатайству Разгонова отправил с курьером в Ливадию письмо эмира. Письмо эмира приведено Яворским. Вот текст этого письма:
«Так как согласно потребностям дружбы и расположения, необходимо уведомить Ваше Императорское Величество о стечении некоторых обстоятельств и происшествий, то и прошу Вас позволить написать Вам, что с тех пор, как двери дружеских сношений открылись между могущественным правительством Вашего Величества и здешним, покровительствуемым Богом правительством и произошли дружеские сообщения, — сердца чиновников британского правительства почувствовали себя оскорбленными. Давно уже они надоедали и беспокоили служащих богоданного правительства и проявили много неприятных поступков, которые не согласуются с условиями соседства. Огонь их зложелательства и лукавства еще не погас, когда миссия Вашего Величества прибыла в мою столицу Кабул и стала нанизывать перлы дружеских чувств на нить государства. Это событие увеличило их (англичан) оппозицию и вражду: по прибытии миссии Вашего Величества, они выказали враждебное настроение публично и частным образом, поступали бесчестно и заявляли свою вражду множеством разных способов. Прежде всего они пришли к Джамруду, местности на моей границе, со множеством спутников, которых они называли своими провожатыми, — по-видимому с каким-то поручением, а на самом деле, чтобы причинить зло богоданному правительству, и хотели без позволения пройти в столицу и удовлетворить своему желанию оскорбить миссию Вашего Величества.