Появление в Петербурге Шер-Али-хана на суд государев есть такой случай, который, как мне сдается, дает нам возможность, не вдаваясь в ту или другую сторону, т. е. не становя Англию к стене, поддержать наши добрые отношения к афганскому правительству… Кажется, что англичанам очень хотелось бы скорее кончить борьбу с афганцами; они будут торговаться донельзя, но в конце концов они уступят, в особенности, если правда, что в Индии не все ладно.
Шер-Али-хан, выездом своим из Кабула, поставил их в большое затруднение, из которого им нелегко выбраться. Жаль, если мы им не затрудним еще более то положение дел, в котором они находятся, хотя бы за то зло, которое они делали, делают и будут делать…»
Одновременно с этим письмом Кауфман написал примерно то же самое и военному министру, но без вразумлений. В этом послании характерна следующая фраза: «…представляя при сем копии с писем ко мне Шер-Али-хана и генерала Разгонова, я возлагаю все мои надежды на мудрость монарха».
Очевидно, что афганское дело Кауфман принимал так близко к сердцу, что даже не отделял себя от Шер-Али-хана: одинаково с ним он возлагал все надежды на мудрость монарха, не упоминая о мудрости его ближайших советников. Но позиция русского монарха оказалась неколебимой; император, в отличие от своих подданных, смог, скрепя сердце, сказать «нет».
Само собою разумеется, что Кауфман тогда же написал письмо и к Шер-Али-хану, которому вновь советовал, сколь возможно скорее, заключить мир с англичанами и не оставлять своего государства. Кауфман пояснял также: «Приезд вашего высокостепенства в русские владения может только усложнить дело».
Но останавливать Шер-Али-хана было уже поздно. 17 января он прибыл в Мазари-Шериф, а через три часа после прибытия эмира туда же прибыло и афганское посольство из Ташкента. Эмиру передали сразу два разных письма Кауфмана. В одном говорилось: «Ваше высоко-степенство просите выслать войск, сколько есть у меня готовых… Имея положительное повеление великого хазрета, Государя Императора, я не могу выслать В. высоко-степенству войска наши. Будем надеяться на лучшие времена в будущем. Это в руках Божиих». Миссию нашу предлагалось теперь же отпустить.
В другом письме говорилось о том, что поездка в Петербург признана неудобной.
Эмир обратился к Разгонову с вопросом:
— Как понимать все, что здесь написано? Означает ли это решительный и окончательный отказ, или нужно еще ожидать чего-либо?
Разгонов отвечал, что, по его мнению, поездка эмира в Россию признана неудобною только в настоящее время и что в Петербург послан курьер, значит, надо подождать еще…