Но эмир продолжал, волнуясь все более и более:
— Теперь я обесчещен… Мне стыдно будет глядеть в глаза своих друзей, в глаза своего народа, в глаза своих врагов-англичан… «Что? — скажут они мне. — Что, помогли тебе русские? А ведь ты на них так надеялся! Ты стремился к ним всем сердцем! И ты все это делал, несмотря на то что мы тебя предупреждали, мы тебе говорили, что Россия бессильна, что никакой помощи тебе дать не может, а напротив, узнает все наше могущество, если только войска ее осмелятся переступить Аму!..» Вот теперь я и убедился на самом деле, что англичане были правы… Вы перед ними — просто школьники!
До сих пор русскому человеку горько читать эти строки. Вот к каким последствиям могут привести туманные намеки и неотчетливо высказанные намерения. Конечно, не будь у эмира Шер-Али собственного стремления заручиться нашей помощью, он не обманулся бы. Здесь же он был «сам обманываться рад». Однако даже это обстоятельсто ничуть не красит занятую тогда Россией позицию. Да и, судя по всему, конкретные обещания с русской стороны все же были даны. В письме Кауфмана к эмиру, которое должен был доставить Столетов, говорилось следующее: «Настоящие наши отношения к Англии имеют такой большой интерес для Вашей страны, что, не имея возможности видеться с Вами, я посылаю к Вам доверенное лицо, генерал-майора Столетова. Генерал Столетов, издавна мне отлично известный, особенно отличившийся в последнюю турецкую войну, лично известный нашему августейшему Государю Императору, передаст Вашему Высокостепенству все мои соображения; прошу Вас сообразить все, им Вам сказанное, верить всем его словам, как моим собственным, и дать мне с ним же по всему этому обязательный ответ. Здесь могу сказать Вашему Высокостепенству только одно, что если искренний и дружественный союз с Вами будет полезен для нас, то такой союз много раз был бы полезнее для Вас».
Формально здесь нет ни слова лжи. Фактически Кауфман и в самом деле был готов в любой момент двинуть войска в Кабул. Но не Кауфман определял политику России, и в этом случае личная инициатива военных на местах, судящих о происходящем со своей колокольни, сыграла с нами опасную и нехорошую шутку.
На следующий день, то есть 19 января, около полудня в помещение миссии пришли визирь, казий[15] и первый секретарь эмира и передали Разгонову распечатанный пакет. Оказалось, что это новое письмо Кауфмана с приглашением эмира в Ташкент. Генерал-губернатор все же в последний момент решился на свой страх и риск, послав сначала письмо с отказом, пригласить потом эмира хотя бы к себе в Ташкент, не зная, что, по иронии судьбы, именно в этот день Горчаков показал последнее письмо Кауфмана государю императору, и они вместе обсудили сложившееся положение.