Родители Петра, простые крестьяне-совхозники, ничем сыну помочь по служебной линии не могли, а он уж так стремился жить иначе, не так, как мать с отцом. Не хотел на селе грязь месить да коровам хвосты крутить… Впрочем, Пётр бы не отказался, по окончании учёбы, стать на селе участковым, да только место было к тому времени занято местным "Анискиным", подвинуть которого не было никакой возможности молодому амбициозному выпускнику.
Поселившись в московском общежитии, молодой лейтенант порешил, что такая жизнь ему не нравится, и стал усиленно оглядываться по сторонам, в поисках подходящей партии. Знал хорошо, что москвички — дамы гордые, за квартиру крепко держатся, но людей в форме любят и уважают, несмотря на скромную их зарплату, которую, понятное дело, не сравнишь с зарплатой того же токаря или, скажем, знатного фрезеровщика. И нашёл-таки подходящий вариант: милую девушку, трудившуюся закройщицей в одном из московских ателье. Особой интеллигентной Галочка не была, но Пётр и сам любовью к отечественным и зарубежным книгам, как и к фильмам Феллини и Антониони не отличался… Зато Галочка очень неплохо подрабатывала: она заказчиков и на дому обслуживала, имея на том столь приличные деньги, что почти заканчивала платить взносы за однокомнатный кооператив… Она, конечно, не была коренной москвичкой, приехала в столицу из Твери, но неплохо устроилась, со своей нужной профессией. Еще она была старше Петра на целых шесть лет, но подобная мелочь не остановила предусмотрительного милиционера: подобная мелочь, как разница в возрасте, способна влиять лишь на глупцов, которые, глядя на другого, вечно думают о своём отражении в зеркале. А Пётр думал о будущем, и не уставал хвалить Галочку с утра до вечера, как и полагается любящему мужу… Впрочем, и сойдясь с очаровательной портнихой, Кошкин не выписался из общежития, в надежде получить в будущем еще одну квартирку: тогда Галочкину халупу под Домодедово можно было бы сдавать и жить обоим припеваючи…
На первых порах у Петра имелся внушительный оклад в сто двадцать рэ да пайковые в виде продовольственного пакета, да мизерная надбавка за первое его офицерское звание. Не разбежишься… Зато родители неплохо помогали и материально, и натурой: зарежут кабанчика, да привезут сыночку и окороков, и колбас домашних, и отец от себя горилки передаст, трижды прогнанной, — вот и зарплата почти целехонькой останется. И Галинка неплохо готовила…
Но основной статьей дохода Петра Кошкина был он сам: высокий, подтянутый, миловидный сероглазый блондин, несколько женоподобный, но в форме напоминающий этакого степенного немецкого офицера. Голос лейтенанта Кошкина звучал ласков, вкрадчиво, проникая в самую душу собеседника. Еще Пётр умел держать многозначительную паузу, для пущей убедительности. Его даже начальство хотело к себе в РОВД перевести на другую работу, такую, где способности к убеждению могли бы большую пользу принести советскому народу и партии. А только Пётр от перевода отказался, мотивируя тем, что хочет именно на доставшемся ему по распределению месте отслужить положенный срок. Очень уж не хотелось Кошкину расставаться с тёплым местечком, которое дядька ему помог выбить всеми правдами-неправдами… Место было и впрямь исключительным: опорный пункт милиции на Павелецком вокзале. Работа, с одной стороны, нервная, неприятная, нарушителей общественного порядка немало, зато — доходная… Ну, для тех, кто понимает что-то в этом мире и умеет лавировать. А уж Пётр-то умел: и начальству польстить вкрадчиво, и поклониться вовремя, и подарок преподнести в знак уважения. Выслуживаться он был рад, имея такие способности в крови: дед Петра был энкавэдэшник, погибший в момент задержания преступника.