Начинаю отстраняться.
— Подожди! — шипит он, хватка напрягается. Потом мягче: — Подожди.
Жду. Он смотрит на меня сверху вниз, опускает руку на затылок. Золотистые глаза разглядывают меня и выглядят немного печальными.
Неужели он не меньше меня сбит с толку происходящим?
Удерживая его взгляд, опускаю руки — единственное находившееся под запретом действие. Да, теперь я это делаю, а он меня не останавливает.
Наблюдая за ним, одной рукой обнимаю его за бедра, придерживаю член другой и отстраняюсь как можно осторожнее.
Из-за ощущений, а, может, из-за разлуки он резко втягивает воздух.
Не могу удержаться и скольжу руками по его бедрам, по гладкой коже цвета слоновой кости. Говорю себе, что я всего лишь играю роль. Отвергнутого любовника, который не может забыть. Который не может отпустить.
Хватка в моих волосах ослабевает. Он нежно и ласково поглаживает меня ладонью. Может, он внушает себе то же самое про разыгрываемую роль? Часть меня жаждет навсегда остаться на коленях. Тяжело дышать возле его ног, отдавать ему все.
Разрываю зрительный контакт, опускаю голову и рукавом пиджака вытираю рот. Смотрю вверх: он весело улыбается.
— Ты же в курсе, что этот пиджак от «Диор» до неприличия дорогой, — говорит он.
— Никогда не гонялся за лейблами, милый. — Чувствую себя на подъеме. Полоумный. — Ты ж меня знаешь.
Что-то мерцает в его глазах, а я исступленно соображаю: «Он действительно меня знает». Не снаружи, а внутри. Там, где по-настоящему важно.
«Какая прелесть», — мрачно думаю я. Ни в коем случае. Я одиночка. Всегда был, всегда буду. Мне нравится секс, похожий на гранату: простой, быстрый и бешеный. На один раз.
И с этой мыслью в подсознании всплывает мое задание. Ползин давно испарился. Я попытался его убить и провалился. Ничтожно. С треском.
За дверью стояли охранники и слушали — вероятно, и наблюдали — как я отсасывал парню, который, вполне вероятно, является причиной того, что один из самых отвратительных отморозков в мире никогда не привлекался к ответственности.
«Я опустился на колени перед этим парнем».
Не считая отсутствия возможности восстановить справедливость в отношении моих парней, стоять на коленях— хуже всего остального. Почему-то.
Как опустившийся на чертовы колени нищий, я жду от этого парня следующей команды. Блин, с набрякшим членом в штанах я жажду его следующей команды, или что он снова произнесет «твою мать».
На хрен.
Поднимаюсь на ноги. Встаю напротив него и чувствую себя собой. Я немного выше и намного крупнее. Может, у него и есть пистолет и подмога, и преимущество, но, чтоб посмотреть мне в глаза, ему приходится задирать подбородок, что меняет динамику между нами. Несильно. Но очень весомо. Пусть даже и у меня в голове.