Дан сигнал пехоте: «Вперед, в атаку!» Бойцы тяжело оторвались от земли, выбрались из траншей и пошли, утопая по пояс в снегу, — лыжи в то время были только в лыжных батальонах и у разведчиков. Проделанные за ночь проходы в минных полях и проволочных заграждениях противника занесло. Обозначавшие их вехи оказались заметенными снегом или поваленными. Пехота, достигнув проходов, не смогла их найти в непроницаемом белом месиве.
Гитлеровцы, почуяв недоброе, открыли заградительный огонь. Начался тяжелый бой. Каждый шаг давался дорогой ценой.
К полудню 87-й гвардейский полк ворвался в первую траншею и на участке около восьмисот метров захватил ее. К этому времени снегопад стих. В атаку были брошены танковая бригада и лыжный батальон капитана Костырева. Батальон насчитывал четыре сотни человек. Это были замечательные лыжники-бойцы. Сердце забилось от восторга, когда они, рослые, стройные, ловкие, проходили на лыжах мимо наблюдательного пункта дивизии. Через несколько минут лыжники внезапно, почти без потерь, прорвались в глубь вражеской обороны и в шести — восьми километрах от переднего края захватили деревню Лескино, откуда еле унес ноги штаб одного из немецких полков. Закрепившись в деревне, лыжники начали вести разведку, донося обо всем в штаб дивизии по радио и поджидая подхода своих частей. Но лыжная бригада не последовала за лыжным батальоном. Командарм отменил ее ввод в прорыв. Пусть это будет на его совести.
Напрасно я, задыхаясь от волнения, уговаривал Черевиченко разрешить ввести в бой приданную мне лыжную бригаду, настаивал двинуть в прорыв и остальные лыжные бригады. Если бы на это решился командарм, исход боя был другой: несомненно, был бы полный успех. Лыжные бригады расширили бы прорыв и позволили использовать его не только двум атакующим дивизиям, но и всей армии. Этот бой мог перерасти в крупную операцию, в результате которой ржевско-вяземская группировка немцев была бы разгромлена, а не улизнула, как это случилось десятью днями позже.
Связавшись с начальником оперативного отдела полковником С. Н. Переверткиным, я умолял его убедить командарма не менять ранее принятого решений и позволить мне использовать бригаду для развития успеха на Лескино и далее на Гжатск, нацелив туда же остальные лыжные бригады. Каждая минута промедления смерти подобна! Разговор шел по телефону. Семен Никифорович Переверткин[29] пользовался у командарма большим доверием. Это и учитывал я, обращаясь к нему со своей просьбой.
— Обстановку понимаю и слежу за ней, но что я могу поделать? — взволнованно ответил он. — «Хозяин» не идет на это решение. Боится, не будет успеха.